– Ты виделась с ним? Где? Когда? – Саймон даже не пытался скрыть недовольство.
– Они с женой иногда приглашают меня поужинать.
– Зачем?
– Спасибо, Саймон.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Зачем?
Чарли пожала плечами:
– Они недавно сюда переехали. Не думаю, что у них много друзей.
– Меня они никогда не приглашали.
– Ну так позвони мамочке и поплачься. Ты жалок, Саймон.
– Почему ты ходишь к ним?
– Бесплатная еда, бесплатная выпивка. И они не ждут, что я приглашу их в ответ, потому что я одинока, несчастна и нуждаюсь в присмотре. Кейт Комботекра думает, что все одинокие женщины старше тридцати живут в борделях без кухонь.
Саймон вытянул из-под стола табуретку, царапая ножками новенький паркет. Сел и склонился вперед, положив большие руки на колени. Судя по его виду, он был готов взорваться в любой момент.
– Ты не разговариваешь со мной целый год, но захаживаешь на обед к Комботекрам.
Чарли прекратила размешивать чили, вздохнула.
– Ты самый близкий мне человек. Был. Мне сейчас проще с людьми, которые…
– Что? – Губы Саймона сжались. Еще миг – и он ударит ее. Он часто бил людей. Мужчин. Чарли надеялась, что он помнит, что она женщина, но с Саймоном никогда нельзя быть до конца уверенной.
– С людьми, которых я не слишком хорошо знаю. С людьми, с которыми я могу не волноваться, что они понимают мои чувства.
Лицо Саймона разгладилось.
– Понятия не имею, что ты чувствуешь, – пробурчал он, следя глазами, как она беспокойно перемещается по кухне.
– Херня! Каким тоном ты прямо с порога произнес «в прошлом году»…
– Чарли, не понимаю, о чем ты. Я просто хочу, чтобы все было как раньше.
– Как раньше? Это все, чего ты хочешь? Я несчастна с того самого момента, как тебя встретила, ты это знаешь? Из-за тебя я слишком много чувствую! И прошлый год тут ни при чем! – Чарли выругалась. – Ты заставляешь меня превращаться в робота! – Она закрыла лицо руками, ногти корябнули лоб. – Прости. Забудь все, что я сказала.
– Это соус горит? – Саймон не глядел на нее. Возможно, мечтал убраться отсюда. Назад в «Бурую корову», где сможет рассказать Селлерсу и Гиббсу, насколько она свихнулась. Прежняя Чарли никогда не высказала бы столько правды за раз.
Баночный чили получил то, чего заслуживал. Чарли сняла сковородку с огня, бросила в раковину, полную воды, и смотрела, как комковатое мясо и томатный соус исчезают под слоем пены.
– Так Комботекра рассказал тебе, что он думает? Про Джеральдин и Люси Бретерик?
– А есть сомнения? Мать убила девочку и покончила с собой, разве не так?
– Пруст так не считает. И я так не считаю.
– Почему? Из-за письма, которое я нашла на почте? Наверняка какой-нибудь придурок развлекается.
– Не только из-за письма. Комботекра рассказал тебе про Уильяма Маркса?
– Нет. А, да. Имя из дневника. Саймон, это может быть кто угодно. Не знаю… она могла случайно встретить на улице кого-нибудь, кто вывел ее из себя.
– А открытки? – Саймон кивнул на стол.
Чарли села напротив, посмотрела на него.
– Сэм не упоминал открытки.
– Сэм не детектив. Он не заметил в них ничего странного, а я ему своих соображений не высказывал. Никому не высказывал.
Глаза их наконец встретились. Чарли поняла: Саймон берег свои соображения для нее.
Она взяла первую открытку. Странно было видеть надпись – послание от Джеральдин Бретерик ее мужу, – сделанную мелким аккуратным почерком Саймона.
И три сердечка. Другая открытка – снова почерком Саймона – гласила:
Четыре сердечка. Марк Бретерик перещеголял свою жену.
– Люди странные, правда? – спросила Чарли. – Конечно, твой почерк тоже не особо помогает. Представь, как ты пишешь нечто подобное. – Она хихикнула.
– А что я написал бы?
– В смысле?
– Если бы был десять лет женат. Что бы я тогда написал?
– Ты, скорее всего, начал бы с «всем, кого это касается», а закончил чем-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями, Саймон». Или просто «Саймон». Или вообще не посылал бы открытки. Решил бы, что это глупо.
– А ты бы что написала?
– Саймон, к чему ты ведешь?
– Ну давай, скажи.
– «Кому-то там, счастливой годовщины, не могу поверить, что не развелась с тобой, несмотря на твои азартные игры/лень/омерзительные сексуальные предпочтения, сильно люблю, Чарли». – Она поежилась. – Ну прямо как урок актерского мастерства. К чему ты ведешь?
Саймон встал, отошел к окну. Он всегда нервничал, когда она упоминала секс. Всегда.
– Счастливой годовщины, – повторил он. – Не «счастливой десятой годовщины»?
– Могла бы, наверное, и так написать.
– Марк и Джеральдин будто одержимы числом десять. На обеих открытках нарисовано число десять, и они оба упоминают его по два раза.
– По-моему, это потому, что десять лет – первый значимый рубеж, – возразила Чарли. – Может, они гордились столь впечатляющим достижением.
– Перечитай, – предложил Саймон. – Что за пара будет писать друг другу такое? Так формально, так заученно. Так по-викториански. Как будто они едва знали друг друга. В своей открытке – воображаемой открытке! – ты, например, пошутила насчет азартных игр…
– И сексуальные предпочтения не забудь.
– Пошутила! – Саймон не дал сбить себя с толку. – Если ты близок с кем-то, ты шутишь, вставляешь маленькие комментарии, которые другим могут быть непонятны. А это… как те фальшивые высокопарные письма с благодарностями, которые меня в детстве заставляли писать дядюшкам и тетушкам. Стараешься вставить все нужные слова, стараешься растянуть, чтобы не вышло слишком коротко…
– Нельзя подозревать их во всех смертных грехах только из-за отсутствия шуток! Может, у Бретериков не было чувства юмора.
– Да эти открытки так написаны, как будто у них вообще никаких чувств не было! Эти открытки – показуха. Я уверен. Ставишь на каминную полку, чтобы одурачить гостей. Комботекру, к примеру…
– Считаешь, весь их брак был фальшивкой?
Чарли проголодалась. Не будь рядом Саймона, она достала бы сковородку из раковины, стряхнула бы пену, разогрела заново и съела, постаравшись проигнорировать горело-мыльный привкус.
– Я собираюсь заказать индийской еды. Хочешь чего-нибудь?
– Карри и пиво. Думаешь, я не прав?
Она подумала.
– Я бы никогда не написала такой открытки. Ты прав, здесь больше обычной вежливости, и я бы не
