шлепает ее по носу. Она бьет его в ответ, он падает на меня. Я тоже падаю. Прибежавший Ник застает следующую картину: Зои рыдает на лестнице, Джейк рыдает в дверях гостиной, а я ползаю на четвереньках и собираю облепленные шерстью фарш, морковь, грибы и куски картошки.
– Так! – объявляет Ник. – Если все перестанут плакать, то… получат шоколадку!
В руке он держит наполовину развернутый батончик «Кранч». Так разбойник держал бы пистолет. В глазах мужа – откровенное отчаяние.
– Никакого шоколада! – говорю я. – Спать! Немедленно!
Подбираю остатки пастушьего пирога, сгребаю детей и волоку вниз, в их комнату.
Твердо решив настоять на своем вопреки судьбе, натягиваю на Зои ночнушку, Джейка засовываю в пижаму и запихиваю обоих под одеяла. Грозно приказываю им ждать и удаляюсь за теплым молоком. По возвращении застаю обоих сидящими рядышком на кровати Зои. Сестра обнимает братика, Джейк лучезарно улыбается.
– Я почистила зубы себе и Джейку, мамочка, – гордо сообщает Зои. Я замечаю розовую и голубую зубные щетки, торчащие из-под кровати Джейка, и широкие белые разводы на ковре и на левой щеке Джейка.
– Умница, солнышко.
– Азка? – с надеждой спрашивает Джейк.
– Какую сказку вы хотите?
– Еселыферки, – говорит он.
– Ну хорошо.
Беру с полки «Веселые циферки» доктора Сюса и сажусь на кровать. Зои и Джейк переворачивают страницы и ищут спрятанные цифры. Но стоит закончить, как Джейк говорит «Ова!», и я читаю снова. Потом переношу Джейка в его кроватку, укрываю и пою колыбельную. Я сочинила ее, когда Зои была совсем крохой, и теперь нам с Ником приходится распевать ее каждый вечер, а дети хохочут над нами, будто мы пара чудаковатых старых дураков, ведь песня состоит из их имен и нагромождения непонятных слов.
Целую детей и закрываю дверь. Не понимаю я их. Если они устали и хотят спать, почему просто не скажут об этом?
Ник устроился на полу, веник и совок валяются рядом. Опять смотрит новости и пьет вино. Нику нравятся все новости: 24, Четвертый канал, Си-эн-эн. Прямо новостной наркоман.
– Как они?
– Хорошо. Дорогой, ты не собираешься… – деликатно киваю на веник.
– Секунду. Только досмотрю. Этого не достаточно. Только не сегодня, когда меня пытались убить. Ведь если человека толкнули под автобус, значит, его хотели убить, верно?
– Попробуй совместить, – предлагаю я. – Можешь смотреть и убирать одновременно.
Бесполезно. Ник глядит на меня как на сумасшедшую.
– Я просто хочу сказать, это было бы намного эффективней.
Он понимает, что я говорю серьезно, и смеется:
– Почему бы мне не перейти сразу к последнему дню жизни? Это было бы очень эффективно.
– Я звоню Эстер, – цежу я сквозь зубы и, схватив телефон, направляюсь в ванную.
Теплая ванна с лавандовыми пузырьками все расставит по местам.
– Не забудь заодно поужинать, поспать и съесть завтрашний завтрак, – кричит Ник мне вслед. – Так будет гораздо эффективней.
Он понятия не имеет, что обычно я и делаю сто дел разом.
Включаю горячую воду и набираю номер Эстер. Приветствие для меня у Эстер традиционное:
– Уже спасла Венецию?
– Нет пока, – отвечаю я.
– Ну ты и тормоз. Давай уже за работу!
Я работаю три дня в неделю на фонд «Спасем Венецию», а Эстер считает название дурацким и пафосным. Мы дружим со школы.
– Кстати, о тормозах… – стонет она. – Имбецил, ну такой имбецил. Знаешь, что он сегодня отмочил?
Эстер работает в университете Роундесли. Она секретарь декана исторического факультета.
– Сегодня для него поступила куча электронных писем. Аж шесть штук. Понятно, я переслала все шесть ему и – поскольку знаю, что он за имбецил, – предложила два варианта: он может ответить напрямую сам или сказать мне, что написать, и я отвечу за него. Два простых варианта, так?
Я соглашаюсь, очень надеясь, что история скоро закончится. Мне надо выговориться.
– Через три часа на мою почту сваливаются уже семь писем, все от имбецила. В одном он сообщает, что ответил на все сам. Остальные шесть – ответы всевозможным важным типам из мира исторической науки. Он-то думает, что отправил письма этим типам, хотя на самом деле отправил их мне. Просто кликнул «ответить»! И этот болван – декан целого факультета!
Ее гнев меня утомляет. Надо бы просто разозлиться, но вместо этого я просто оцепенела.
– Сэл? Ты там?
– Ага.
– Что случилось? Делаю глубокий вдох.
– Мне кажется, что приходящая няня Пэм Сениор сегодня днем пыталась меня убить.
Пэм не была постоянной няней Зои и Джейка, но она часто с ними сидит и помогала Нику, когда в прошлом году я уезжала на неделю. Обычно это жизнерадостная, говорливая женщина, пусть и немного упрямая, если речь заходит о лекарствах или прививках. Встретив ее в Роундесли, я обрадовалась – решила, что теперь не придется ей звонить. В будни я часто настолько устаю к вечеру, что сил на звонок и осмысленный разговор просто не остается.
Я окликнула Пэм, и, судя по всему, она тоже обрадовалась встрече, принялась расспрашивать про Зои и Джейка, которых называет «мелкими». Потом я поинтересовалась:
– Вы ведь сможете присмотреть за Зои на осенних каникулах?
У Пэм сделался какой-то хитроватый вид, как будто она что-то знает, но не скажет.
Осенние каникулы в начальной школе Монк-Барн совпадают с конференцией, на которой я должна присутствовать. Большинство венецианских экологов и эксперты со всего мира, работающие над спасением Венецианской лагуны, собираются на пять дней в Кембридже. Как один из организаторов, я обязана быть там, а значит, нужно найти кого-нибудь, чтобы присматривать за Зои. Сперва я рассчитывала на детский сад, надеялась, что они подержат ее хотя бы неделю, но у них и так все забито. Когда Зои уйдет оттуда в начале сентября, другой ребенок сразу же займет ее место. И я вспомнила о Пэм.
– Без проблем, – согласилась она три месяца назад. – Запишу это в ежедневник. – Ни следа неуверенности, никаких «точно скажу ближе к делу». Надежность, сказала бы я еще сегодня утром, главная черта Пэм. Ежедневник цвета морской волны всегда при ней.
Кажется, у Пэм вообще нет личных интересов. Она одинока, и, насколько я могу судить, ее социальная жизнь ограничивается общением с родителями, с которыми она до сих пор ездит на отдых каждый год. Они останавливаются в отелях одной и той же сети по всему миру и собирают баллы, которыми Пэм очень гордится. Всякий раз, как мы разговариваем, она сообщает мне текущий счет, а я стараюсь изобразить восхищение. Однажды она заявила, что они с мамой всегда оставляют комнату в безупречном состоянии. «После нашего отъезда уборщицам там нечего делать, нечего!»
Книг она не читает, в кино или театр не ходит, не смотрит телевизор. Не увлекается никаким спортом, хотя вечно щеголяет в сиреневых или бледно-розовых спортивных костюмах, велосипедных шортах и куцых лайкровых топиках. Искусство ее не интересует: однажды она спросила, почему у меня на стенах висят «все эти картинки-кляксы». Она не любит ни готовить, ни есть, ни мастерить что-нибудь, ни работать в саду. В прошлом году Пэм сообщила, что больше не будет сидеть с детьми по выходным, поскольку ей нужно больше времени для себя. Понятия не имею, что она собиралась делать с этим временем. Однажды она упомянула, что они с родителями записались на курсы по витражу, но речь об этом больше никогда не заходила – не похоже, чтоб из этого что-нибудь вышло.
Сегодня, на мой вопрос об осенних каникулах, Пэм ответила:
– Я собиралась вам позвонить, но все никак руки не доходили.
