ней все в порядке.
– С виду она здорова, но… возможно… Вы могли бы отправить нас на анализы? Вместе с ребенком – с Личиком?
Я крепко сцепляю руки. Даже дышать тяжело.
– В этом-то все и дело. Если Мэнди или кто-то другой подменил детишек только поэтому, значит, Флоренс сейчас в безопасности! Понимаете мою мысль?
Доктор Аллен смотрит на меня слегка испуганно и бормочет:
– Извините, Элис, я на минутку выскочу, скажу два слова Вивьен.
Если б меня хоть каплю интересовало ее профессиональное мнение, я бы обиделась, что она первым делом сообщает его Вивьен. Но я уверена, что я не сумасшедшая, и мне плевать, что и кому скажет врач. Пусть уходит. Пусть они все уйдут: доктор Аллен, Вивьен и Дэвид. Тогда я возьму Личико и навсегда покину «Вязы». Дэвид больше не будет надо мной измываться. Но я понимаю, что нельзя действовать столь нерасчетливо. Мою машину заметят. Нас с Личиком найдут и привезут обратно.
Из-за дверей слышны голоса.
– Ну-с, – спрашивает Вивьен, – каков диагноз?
– Ой, – восклицает доктор Аллен, – не все с ней ладно.
Ни ее, ни Вивьен ничуть не смущает, что я их слышу. Докторша подробно пересказывает мои слова. Докладывает, будто я хочу, чтобы малышка была больна, и тогда это будет означать, что с Флоренс все хорошо. Но я не желаю зла ничьим детям. Это же очевидно.
– Вот смотрите, – объясняет доктор Аллен, наверняка тыча пальцем в листок. – Вопрос: «Часто ли вам кажется, что вы не справитесь?» Ответ: «Никогда». Для нас это очень тревожный сигнал. Любая только что родившая женщина время от времени боится не справиться. Это норма. А тот, кто отрицает…
– … обманывает себя, – заканчивает Вивьен.
– Ну да. Ей же хуже. Подобные утверждения – слишком тяжкий груз. Рано или поздно где-то произойдет надлом. Какая жалость, – причитает доктор Аллен, – по-моему, Элис нужно показаться психотерапевту или психологу.
Что ж, я бы с радостью. Любой психотерапевт встанет на мою сторону только из цеховой солидарности. Я со всем справлюсь, если хоть кто-то будет за меня. Но Вивьен никогда не доверит мое психическое здоровье специалистам. Она считает, что такие врачи пытаются управлять мыслями пациентов.
– … Похоже, весьма прочно укоренившаяся иллюзия, – продолжает доктор Аллен. Начало фразы я пропустила.
– А почему вы уверены, что это иллюзия? – спрашивает Вивьен.
Сердце бешено колотится. Куда подевалась моя вера в себя, если я готова благодарить за малейший признак поддержки?
– Могу я вас спросить, доктор Аллен?
– Конечно.
– Флоренс с рождения на искусственном питании. Элис не может кормить грудью, понимаете. Ребенок, который сейчас в детской, с аппетитом ест ту же смесь, что давали Флоренс. «Кау энд гейт». Доказывает ли это, что он и есть Флоренс?
Я киваю. Хороший вопрос. Вивьен допускает все возможности и пытается рассуждать логически.
– Ну… (Паузу я расцениваю как размышления доктора Аллен.) – Если с грудного вскармливания резко перевести на искусственное, ребенок, как правило, отказывается. Но если он с самого начала…
– Смеси ведь бывают разные, – нетерпеливо допытывается Вивьен. – Разве ребенок безболезненно переносит их смену?
– Ну… когда как. «Кау энд гейт» – популярная марка. Одни дети соглашаются только на грудное молоко, а другие без проблем едят все, что дают. Но если ребенок нормально ест ту же смесь, что и Флоренс, это еще не доказывает ничего.
Судя по голосу, доктору неловко и не терпится уйти. По-моему, она уже подозревает, что в «Вязах» все помешались.
Их разговор меня обнадежил. Вивьен и доктор Аллен в полной растерянности – точных доказательств нет. Да, я в беде, терплю издевательства мужа, чахну от тоски по дочери, и помощи ждать неоткуда, но, по крайней мере, я знаю правду. И хоть за это можно ухватиться.
22
Саймон так и не свыкся с поездками в тюрьму. Он ненавидел стоять в очереди с обычными посетителями. Как это ни мерзко, многие из них прятали на себе – а иногда и внутри себя – капсулы с героином, чтобы в удобный момент передать их под столом своим любимым. Надзиратели, по большей части продажные, знали об этом, но закрывали глаза.
Рядом с Саймоном расположилась стайка худосочных полуодетых девиц: подружки крутых бандитов или, точнее, мелкой швали. Голые ноги посинели от холода. Нетвердо переминаясь на высоких каблуках, соседки Саймона хихикали и перешептывались. Саймон расслышал слово «легавый». Вычисляют и в штатском.
После очереди – досмотр: всех посетителей обнюхивают служебные собаки. Наконец, пройдя все проверки, Саймон прошагал через замызганный зал свиданий во внутренний двор королевской тюрьмы Бримли и приготовился к привычному ору: «Чмо! Падла легавая!» – и грохоту решеток со всех сторон. Повиснув на окнах камер, зэки азартно облаивают всякого пришельца. Что ж, в обозримом будущем им вряд ли светят другие развлечения.
Глядя прямо перед собой, Саймон добрался до дверей тюремного корпуса, и надзиратель провел его в тесную допросную с горчичного цвета стенами и бурым вытертым ковром. Стандартный стол и два стула. Вверху – квадратный черный зрачок видеокамеры, а на столе – массивная пластмассовая пепельница. Любой сообразительный детектив знает: приезжать без курева – зря время терять. Упаковка табаку и книжка папиросной бумаги или пачка «Бенсон-Хеджеса» – все зависит от твоей щедрости. Зэки этого ждут, как официанты чаевых: на усмотрение, но приветствуется.
Саймону было неуютно и противно. Воняло застарелым потом и въевшимся в стены дымом. Был еще солоноватый запах секса, но Саймон старался его не замечать. Он только утром принял душ – даже в этой обстановке ему хотелось быть чистым.
«Куда тебя занесло?» – спрашивал он себя. Тоскливо думать, что это и есть его среда. Бездонная пропасть пролегла между ним и Элис Фэнкорт. Саймон вспоминал, какой увидел Элис впервые: она стояла, выпрямив спину, наверху винтовой лестницы, потом сидела на бежевом диване, рассыпав по подушкам длинные золотистые волосы. Элис не должна жить на одной планете со всеми этими мерзавцами, что сидят здесь. Саймон не знал, кого имеет в виду – Бира или себя.
Чарли, не глядя в лицо и без тени улыбки, проинструктировала Саймона: допросить Бира об орудии убийства и сумочке убитой. Что бы ни сказал ей Пруст с глазу на глаз, это подействовало. Чарли нарочито демонстрировала новый сознательный подход. На доске в комнате детективов появилась огромная единица, и рядом стояло имя Дэвида Фэнкорта. При каждом удобном случае Чарли громко заявляла, как важно пересмотреть дело Крайер. Саймона ее фокусы не обманывали, и он сомневался, что на них поведется Пруст. Чарли уже не впервые прибегала к подобной тактике: всем видом показывала, что ей претит эта дурь, но не оставляла шансов придраться к своим действиям.
Это по-детски и недостойно. Но больше всего Саймона злило, что, похоже, именно его Чарли считала главным врагом. Саймон терялся в догадках, чем же он ее обидел. Всего лишь высказал пару дельных мыслей по расследованию убийства Лоры и мог рассчитывать на похвалы, завистливое восхищение, жаркие споры. Но вместо этого Чарли вообще перестала на него смотреть и разговаривала с ним так, точно читала с телесуфлера. Селлерс с Гиббсом, казалось, ничего не замечали, с ними-то она была само очарование. И это только оттеняло ее враждебное отношение к нему, Саймону.
Он не раз слышал, что женщины – взбалмошные создания, но думал, что к Чарли это не относится. Должна же она понимать, что в той выволочке, которую устроил ей Снеговик, никто не виноват. До беды ее довело собственное легкомыслие и те глупости, что она городила на совещании. Это были не рассуждения полицейского, а бабьи сплетни.
Распахнулась дверь, и в тесную вонючую каморку вошел молодой зэк. В спину его подталкивал еще более юный надзиратель. Саймон не сразу признал Дэррила Бира: конский хвост сменился ежиком, и парень заметно набрал вес. На воле это был чахлый шибздик, и видом, и повадками похожий на беспокойного
