– Но есть же анализы. Можно сдать ДНК и удостовериться, что это наша дочь. Мы во всем разберемся еще до маминого возвращения. Послушай, она же моя мать, а не твоя. Это мне решать, звонить ей или нет, и звонить мы не будем, – растерянно мямлит Дэвид.
Его злит, что я вижу его растерянность и бессилие. Наверное, любую беду или неприятность он считает делом стыдным и интимным. Для него нет худшего кошмара, чем предстать перед Вивьен таким, не суметь выпутаться из этого абсурда.
– Ну, у меня-то своей нет, забыл? Вивьен мне ближе всех, и я позвоню ей, черт подери.
Голос у меня срывается.
– Пожалуйста, полицию, – говорю я в телефон и оборачиваюсь к мужу: – Зря я согласилась на переезд. Этот дом проклят. Живи мы в другом месте, этого бы не случилось.
– Что за бред?!
У Дэвида такой вид, будто ему влепили пощечину. Я оскорбила его любимый отчий дом.
– Неужели ты думала, что я брошу сына?
– Конечно, нет! Феликса мы взяли бы к себе.
Столь откровенно мы на эту тему еще не говорили.
– Прекрасно! И забрали бы его от мамы, которая после Лориной смерти заменила ему родную мать! Не верится, что ты могла такое предложить!
– Полицию, пожалуйста. Мне надо заявить о… Я и так уже прождала!
– Все пройдет, все образуется, – бормочет Дэвид себе под нос, садится на ступеньку лестницы и опускает голову на руки.
Как бы он ни старался держаться, изумление и обида его переполняют. Прежде он никогда не плакал на моих глазах. Должно быть, он уже сомневается в своей правоте. И я понимаю: он не простит меня за то, что я видела его смущение.
– Надо успокоить ребенка. Дэвид, послушай меня, пожалуйста. Ребенок напугался.
Беспомощный, растерянный детский плач пронзает мне сердце. Я из последних сил держусь на ногах.
Бедняжка Флоренс. Страшно подумать, как она, наверное, сейчас страдает. Мне нужно лишь одно – прижать ее к себе, почувствовать ее нежную щечку.
Из горла Дэвида вырывается стон:
– Что ты несешь! Послушай себя – «ребенок»! Это же наша дочь, наша Флоренс. Как тебе не стыдно такое устраивать? Положи телефон! Сама пойди и укачай ее.
Он злится не только на меня, но и на себя – за то, что простодушно поверил, будто сможет начать все заново. Поверил в счастливую жизнь со мной и Флоренс. Сейчас ему, наверное, стыдно и совестно за ту эйфорию, в которой он жил последние две недели. А мне грустно от того, что я понимаю его боль куда лучше, чем он может понять мою.
– Помогите, скорее, мне надо заявить… Да, конечно, извините.
Женский голос в трубке просит меня успокоиться. Я так рыдаю, что они не могут разобрать слов.
– … Заявить о похищении.
Расслышали со второго раза.
Горе троих человек эхом разнеслось по дому.
– Да, похитили мою новорожденную дочь Флоренс. Меня зовут Элис Фэнкорт.
4
– А ну-ка, отмотай назад, – попросила Чарли. – Ты намекаешь, что Лору Крайер убил Дэвид Фэнкорт?
– Элементарная логика! Теперь, когда исчезли Элис с ребенком, это ясно всякому, у кого есть мозги! А что этот Фэнкорт какой-то не такой, я понял сразу, едва его увидел.
Саймон подыскивал слова, чтобы объяснить свои подозрения.
– Я не вижу в нем человека. Смотришь на него и видишь пустоту. Помнишь песню Билли Айдола[4] «Глаза без лица»?
– Считай меня тупицей, – пожала плечами Чарли, отлично сознавая, что Саймон никогда не сказал бы такого вслух, – но могу поклясться, что лично руководила бригадой, которая занималась тем делом, и даже могу поклясться, что мы нашли убийцу.
– Я в курсе, – досадливо отмахнулся Саймон.
В те дни он еще носил форму патрульного. Чарли знала, о чем говорит. И все же в голове Саймона беспрестанно звучал голос, призывающий в темноте Элис. А за этим голосом – один и тот же вопрос: могла ли Элис сбежать, не предупредив его? Ведь она должна понимать, что ее исчезновение не только заинтересует Саймона как полицейского, но и встревожит чисто по-человечески. Он не сказал нужных слов. Он не успел сделать того, что необходимо.
С абсолютной точностью Саймон предсказывал поведение лишь двух человек на земле – собственных родителей. В шесть часов – чай, по воскресеньям – церковь, а сразу после десятичасовых новостей – на боковую. Да, он рос в стабильной семье. Кажется, большинство людей приравнивает стабильность к счастью.
За спиной Саймона прыщеватый полисмен терзал игральный автомат. Он то и дело вскрикивал: «Есть!» – и бился в спинку Саймонова стула. Однорукий бандит – единственное развлечение в полицейской столовой. Саймон ненавидел этот автомат, считая его приметой недоразвитого общества. Он осуждал все, что связано со стукотливыми и бибикающими электрическими развлечениями. Если у него когда-нибудь родятся дети (это, конечно, маловероятно, но все же), он запретит им любые компьютерные игры. Своих детей он приучит читать классику, как и его самого приучили когда-то. Саймону вспомнились слова другой песни 80-х, на сей раз из репертуара «Смитс».
«В жизни есть не только книги, только это – пустяки».
Моррисси[5] точно уловил суть. Спорт лишен смысла, общение слишком напрягает. А книги внимательны и предупредительны, и это нравилось Саймону. Они упорядочивают все вокруг, учат видеть скрытые связи. Например, когда исчезает вторая жена парня, у которого убили первую. Если писатель, не жалея времени и сил, подберет правильные слова и расставит их в верном порядке, появится возможность для подлинного общения: вдумчивый читатель услышит и поймет вдумчивого автора. Чего не бывает, когда два человека извергают друг на друга потоки неоформленных бессвязных мыслей. «Говори за себя», – могла бы возразить ему Чарли.
– Я думаю, это красотка Элис напела тебе насчет Фэнкорта. Что между вами было, Саймон? Как только заведут дело, тебе все равно придется сознаться. Может, не будем тянуть?
Саймон покачал головой. Придется – он расскажет, но ни минутой раньше. Еще даже дело не открыли. Чарли его рассказ не обрадует, и тем более не хочется признавать, что он вляпался. «Если она на самом деле пропала, тебя могут отстранить от работы, а то и арестовать. Ты попадешь под подозрение, придурок». Интересно, откуда ему было знать, что Элис с ребенком исчезнут?
– Расскажи про Лору Крайер, – попросил Саймон.
Это могло бы его немного отвлечь. А говорил он сейчас с большим трудом.
– Ага, погоняем чаи, потрепемся. У нас работы выше крыши. И ты не ответил на мой вопрос.
– Работы? – Саймон свирепо уставился на Чарли. – Ты говоришь о бумажках, которые я, на свою голову, настрогал, накопав улики по двум крупным делам?
Хорошо сознавая, какой у него назойливый взгляд, Саймон сверлил им Чарли, словно дрелью. Наконец, она отвела глаза. Чарли иногда пасует в самый неожиданный момент.
– Рассказ будет коротким, – резко сказала она. – Лору Крайер зарезал Дэррил Бир – один из множества гнусных мерзавцев нашего милого зеленого края. Его признали виновным и закрыли. Всё.
– Да уж, кратко, – резюмировал Саймон. – Бира я знаю, задерживал пару раз.
Шпана из трущоб. Воздух без него стал чище. Насмотришься на типов вроде этого Бира, и в голову лезут избитые штампы, которых не выносишь в речи других полицейских и которые сам клялся никогда не употреблять.
– Да его все задерживали не раз. Ну вот, ты просил рассказать – так слушай. Декабрь 2000-го. Точную дату не помню, но была пятница. Лора Крайер в тот вечер задержалась на работе – она занималась какими-то исследованиями в научном центре Рондсли для компании «БиоДиверс». Из лаборатории поехала к
