Чертовы визитки валялись по всему кабинету Ивон, ну я и взяла одну. Подумала, что тебе необходимо по-человечески отдохнуть, оторваться от жены, которая пьет из тебя кровь. Недельный отпуск – это нереально, но хотя бы нормальные выходные. Вот я и заказала шале, хотела сделать тебе сюрприз. Пришлось долго торговаться по телефону с крайне нелюбезной дамой, которая так хамила, будто категорически не желала получить от меня баснословную сумму за пару суток в одном из ее домиков.
Я знала, что ты не любишь ночевать вне дома, но решила, что как исключение можно себе позволить. А ты посмотрел на меня точно на предательницу. Бесконечно долгих два часа ты молчал – ни звука не издал. И, даже прервав молчание, в постель со мной не лег.
– Ты не должна была, – повторял ты снова и снова, – не должна была этого делать.
Потом ушел в себя, закрылся от меня душевно и физически – сжался в комок, обхватив руками колени, и не реагировал, даже когда я, в истерике от вины и раскаяния, трясла тебя за плечи. Ты был на грани слез – единственный раз за все время нашего знакомства. О чем ты тогда думал? Какими мыслями не мог или не хотел со мной поделиться?
Целую неделю я была сама не своя, терзалась страхом, что между нами все кончено, презирала, ненавидела, проклинала свою самонадеянность. Но в следующий четверг, к моему несказанному удивлению, ты был таким, как всегда. О моем неудачном сюрпризе словом не обмолвился. И мою попытку попросить прощения прервал, пожав плечами:
– Ты ведь знаешь, что я не могу надолго уезжать из дому. Мне очень жаль, любимая. Счастлив был бы отдохнуть с тобой, но не могу.
Я так и не поняла, почему ты ждал целую неделю. Почему не произнес этих слов сразу?
С Ивон я своим провалом и тогда не поделилась, и сейчас не могу признаться. Разве в сложившейся ситуации можно рассчитывать на ее понимание?
– Прости за грубость, – говорю я подруге. – Не хотела на тебя кричать.
– Возьми себя в руки. Я убеждена, что с Робертом все в порядке, где бы он ни был. Зато ты действительно разваливаешься на части. И еще… знаю, знаю, что не вправе читать тебе нотации. Кто я такая, чтобы тебя учить? Рекордсменка по скоротечности брака, спец по превращению собственной жизни в руины. Я получила развод, когда большинство сверстников сдавали выпускные в школе…
Я невольно улыбаюсь: Ивон нахально преувеличивает, опять ударившись в самоуничижение. Она зациклена на факте своего развода в тридцать пять лет. Считает позором иметь в столь юном возрасте неудачный брак за плечами. Я как-то поинтересовалась у нее, когда женщине не позорно разводиться, и она без запинки ответила: «В сорок шесть».
– Наоми, ты слышишь? Я говорю – ты разваливаешься на части. И заметь, началось это задолго то того, как Роберт исчез.
– В смысле? Чушь. До четверга все было замечательно. Я была счастлива.
– Счастлива? Каждый четверг ты проводила ночь в «Трэвелтел» в одиночестве, а твой Роберт отправлялся под бок к женушке! По мне, так это
Она выруливает на парковку полицейского управления. «Держись, – говорю я себе. – Решение принято, и ты не передумаешь».
– Роберт не знает, что я остаюсь в «Трэвелтел» до утра, – говорю я Ивон. – Пусть мои ночевки по четвергам – идея бредовая, но тебя это не касается.
– Роберт не в курсе?!
– Я ему не говорила. Он бы расстроился. Думал бы все время, как я там одна. Ну а почему я не уходила… Пусть это безумие, но «Трэвелтел» –
Ивон кивает:
– Понимаю. И все же… Господи, Наоми, неужели ты сама не видишь, что в этом-то и есть часть проблемы?
О чем она? А Ивон продолжает взволнованно:
– Я имею в виду – в том, что ты торчишь в засранном номере паршивой гостиницы, где чувствуешь себя ближе к Роберту, а он, задрав ноги, смотрит телик рядышком с женой. В том, что ты ему недоговариваешь. В том, что он недоговаривает тебе. В странном мире, который вы создали для себя, в мире, существующем всего три часа в неделю в четырех чужих стенах. Как ты не понимаешь?!
Мы катаемся взад-вперед вдоль рядов машин на парковке. Сворачивая шею, Ивон высматривает свободное место.
Когда-нибудь я расскажу тебе, что каждый четверг ночую в «Трэвелтел». Раньше просто стеснялась – вдруг ты решишь, что с моей стороны это чересчур? Возможно, я еще кое во что тебя не посвятила, но не специально; есть только одна вещь, которую я действительно хотела бы скрыть от тебя и вообще от всех. Однако это станет невозможно, едва я войду в полицейское управление. Поверить не могу, что загнала себя в подобную ситуацию, но ничего не поделаешь. Задуманное необходимо, неизбежно.
Ивон матерится сквозь зубы. «Фиат» дергается и замирает на месте.
– Придется тебе здесь выйти, подруга. Все места заняты.
Кивнув, открываю дверцу, чувствуя себя абсолютно голой на ледяном ветру. Должно быть, это сон. Не верю, что это происходит со мной наяву. После трех лет упорного молчания я собралась сломать стену, которой отгородилась от мира. Сейчас я собственными руками разнесу свое спасительное прибежище.
Глава четвертая
На пути к входной двери дома Хейвортов Саймон остановился у окна – предположительного того самого, что вогнало мисс Дженкинс в панику. Шторы были задернуты, но сквозь щель Саймону открылась комната, которую описала Наоми. Поразительно точно описала, отметил про себя он. Темно-синие диван и кресло, застекленный шкафчик, неимоверное количество пошлых декоративных домиков, портрет убогого старика, наблюдающего за полуодетым мальчиком с флейтой. Все в точности как рассказала Наоми. И ничего сверх того. Ничего, что могло бы объяснить ее внезапный ужас.
Оглядев заброшенный садик, больше похожий на свалку, Саймон подошел к двери и нажал на звонок. Ничего. Толстые стены или звонок не работает? Нажал еще. И еще раз – убедиться. Собрался постучать, когда изнутри донесся женский голос: «Иду!» Причем, судя по раздраженному тону, дама считала гостя чересчур нетерпеливым.
Будь здесь Чарли, она уже держала бы наготове удостоверение и жетон, а Саймон либо последовал бы ее примеру, либо дал понять, что не желает представляться. Работая без напарника, Саймон показывал людям удостоверение только по их просьбе. Первым делом выхватывать документ и совать человеку под нос неловко как-то и даже нелепо. По-киношному.
На пороге, выжидающе глядя на Саймона, стояла молодая привлекательная блондинка с волосами до плеч, карими глазами и россыпью мелких, чуть заметных веснушек на носу. Брови – две тонкие идеально ровные дуги, на взгляд Саймона, выглядели неестественно. Сколько надо времени потратить, какую чудовищную боль терпеть, чтобы добиться такого. Наоми Дженкинс, помнится, говорила о костюме. Сегодня Джульетта Хейворт была в черных джинсах и тонком черном джемпере. Она пользовалась духами с резким цитрусовым ароматом.
– Привет? – Приветствие прозвучало как вопрос.
– Миссис Джульетта Хейворт?
Блондинка кивнула.
– Роберт Хейворт, ваш муж, дома? Он мне нужен на пару слов.
– А вы?…
Саймон терпеть не мог называть себя, ненавидел собственное имя, произнесенное собственным голосом. Детский заскок, о котором, он надеялся, никто не пронюхает.
– Детектив-констебль Саймон Уо…
Джульетта рассмеялась, оборвав его на полуслове.
– Роберта нет. Вы полицейский? Детектив? Вот дьявольщина!
– Вы знаете, где он?
