Фото 35. Стена Лходзе (аэрофото). Слева видна Южная седловина и под ней – Женевский контрфорс. Справа возвышается пик Лходзе. Передний план пересекается гребнем Нупдзе. Ледник Лходзе круто спускается к верхнему краю Западного цирка.
Фото 36. Стена Лходзе. Группа носильщиков у подножья стены Лходзе начинает подъем к лагерю VI.
Фото 37а. Стена Лходзе. Вид на лагерь VII (7315
Фото 37б. Стена Лходзе. Лагерь VII. Вид вдоль стены Лходзе по направлению к Женевскому контрфорсу.
Фото 38. Стена Лходзе. Вид на Эверест с верхнего уступа ледника Лходзе (7620
Фото 39. Стена Лходзе. Хиллари и Тенсинг на верхнем уступе ледника Лходзе при второй попытке штурма. На снимке заметны обмотанные вокруг ледоруба Тенсинга флаги, предназначенные для поднятия их на вершине Эвереста.
Фото 40. Стена Лходзе. Траверс крутого ледового склона.
Фото 41. Южная седловина. Снимок сделан с верхней части Женевского контрфорса (7925
Фото 42. Южная седловина. Лагерь VIII. За пирамидальной палаткой видны два швейцарских кислородных аппарата.
Фото 43. Южная седловина. Анг Темба лежит в изнеможении после подъема на седловину.
Фото 44. Юго-Восточный гребень. Вид из лагеря VIII на Юго-Восточный гребень. Снимок дает сильно сокращенное в ракурсе изображение. Однако на нем хорошо заметно Снежное плечо примерно на середине гребня, а также кулуар, по которому происходил подъем на гребень. Кулуар расположен слева от темных скал, видных в крайней правой части снимка. Высота кулуара – 400
Фото 45. Юго-Восточный гребень. Станок швейцарской палатки. На заднем плане виден гребень Нупдзе.
Фото 46. Юго-Восточный гребень. Пик Лходзе и Южная седловина. Снимок сделан с места, где стояла швейцарская палатка (8290
Утром следовало выходить пораньше, однако с вечера мы решили, что это нам не удастся. Слишком уж мы устали и слишком велик был у нас беспорядок. Несмотря на ветер, мы трое провели, пользуясь кислородом, неплохую ночь. Когда часа через четыре мой запас кислорода истощился, я сразу же проснулся и уснуть уже не мог: дышать стало трудно, и меня в спальном мешке начал пробирать холод. Тем не менее наутро мы все чувствовали себя отдохнувшими и посвежевшими. Однако без всяких споров было решено отложить на сутки попытку штурма. Это, правда, могло привести к серьезным последствиям: увеличивался расход питания и горючего. Истощение организма могло усилиться, и мы могли настолько ослабеть, что шансы на успех значительно уменьшились бы. Наконец, важным обстоятельством была опасность упустить благоприятную погоду и особенно безветренные дни. Это смущало нас больше всего, так как в то утро, 25 мая, ветер стих и погода была исключительно хороша. На седловине дул только легкий ветерок.
И все же мы не были готовы к выходу. Надо было разобрать продукты. Балу был не в состоянии выступить, но мы надеялись, что, отдохнув, он придет в себя. Решающей причиной была неподготовленность кислородной аппаратуры, а на такой высоте это – очень длительное занятие. Даже самые простые действия, не говоря о такой сложной работе, как налаживание аппаратов, отнимали массу времени. К счастью, с точки зрения выполнения плана штурма у нас еще оставалось время: группа Эдмунда Хиллари, вместо того чтобы следовать за нами через сутки, как было предусмотрено планом, должна была присоединиться к нам не позже следующего вечера.
Время мы провели отдыхая; завтракали поздно. Я уже забыл, что именно мы ели, но в памяти сохранился чудесный швейцарский мед, который я нашел на седловине, а также наша колбаса салями. После завтрака я вылез из палатки, чтобы привести лагерь в порядок. Да Намгьял пришел мне помогать, и мы установили третью палатку – маленький трехкилограммовый „Блистер“. На меня напала страсть к порядку, и мне доставили определенное удовольствие установка кислородных баллонов в стройный ряд около нашей палатки, размещение у входа всех продуктов питания и рассортировка швейцарского снаряжения отдельно от нашего. На одну из ближайших скал я положил небольшой пакет с фотопластинками, предназначенными для измерения интенсивности космических лучей. Их мне дал профессор Эугстер из Цюрихского университета во время нашего посещения этого города перед отъездом в Индию. В течение двух недель мы уже экспонировали эти пластинки в лагере VII. С сожалением я должен отметить, что они так и остались на Южной седловине, где они должны сейчас содержать исчерпывающие данные для характеристики этого интересного явления.
Кроме четырех банок меда, некоторого количества сыра и витаминизированных галет я нашел в запасах швейцарцев банку тунца. Интересно отметить, как на высоте в 7900
Окончив хлопоты по хозяйству, я предпринял небольшую прогулку по седловине. На ногах у меня была лишь пара легких пуховых носков, надетых поверх двух пар шерстяных. Сперва я прошел к западному краю плато, чтобы с высоты большой, хорошо приметной снизу глыбы взглянуть на Западный цирк. Я двигался очень медленно, держа направление против ветра. Каждый шаг нужно было тщательно рассчитывать, хотя склон плавно спускался, не требуя больших усилий. Достигнув края обрыва, я взглянул, наконец, поверх гребня Нупдзе, который теперь был, несомненно, ниже меня. За ним в бесконечной дали были видны на юге более низкие пики. Прямо подо мной отчетливо виднелись три наших лагеря. Передовой базовый лагерь, спрятанный в своей впадине, казался темным пятном на снежной поверхности. Влево и немного выше я различал миниатюрные, почти сливающиеся друг с другом палатки лагеря V. Наиболее эффектным казался лагерь VII, расположенный еще левее, на середине стены. Как с самолета, я мог смотреть прямо в воронку, в которой он находился. Склон пика Лходзе, отделявший меня от лагеря VII, казался исключительно крутым. Пик Пумори, который так величаво возвышался над Базовым лагерем, был отсюда едва заметным на фоне льда и снега. Через его вершину виден был Тибет. Перед тем как уйти с обрыва я помахал рукой, на случай если бы в то время кто-нибудь внизу смотрел в эту сторону. Насколько я знаю, мой сигнал остался незамеченным.
