Одно из окон почернело от языков пламени, пороховая гарь до сих пор витала в воздухе.
Трупы, их было примерно пятнадцать, были уложены в ряд под стеной барака. Некоторые были совершенно изуродованы артиллерийским огнем и взрывом. Все они сохраняли неряшливую, отталкивающую неподвижность мертвого тела. Жужжали и роем кружились над ними мухи. Повсюду стояли лужи крови, уже почерневшие и застывшие.
– Вот этот был их главарем, – давал объяснения Дега. – Старик в свитере. Он кричал, что мы убийцы, сталинские выкормыши. Тот, у которого было вот это.
Штурмовик показал Ленни искусственный глаз.
Маленький стеклянный шарик блеснул в руке, затянутой в перчатку, черный зрачок словно смотрел прямо на них, остальная поверхность был ярко-синей.
– Выбросить эту гадость.
Ленни подошел и наклонился, рассматривая Стейнбаха. Пули попали тому в горло, грудь, руку. Серый когда-то свитер приобрел цвет спелой малины.
– Мы нашли еще это, комрад, – сказал Дега. – Тут написано по-английски, никто из нас не сумел прочесть.
И он протянул Ленни лист бумаги, покрытый синими строчками:
«Я, нижеподписавшийся, готов понести наказание, которое мне предназначено, и хочу подтвердить, что действовал согласно приказам, которые получал от высокой инстанции. Я признаю, что, предавая революцию, я похищал ее самое драгоценное сокровище, в чем я, и только я один, виновен».
Ниже шла подпись:
«Роберт Флорри (британский гражданин)».
Ленни долго вчитывался в написанное, напряженно сопя.
– Это важная бумага, комрад? – спросил Дега.
– Пустяк, – ответил Ленни и засунул ее в карман. – Это все?
– Да, комрад комиссар.
– Кому-нибудь удалось бежать?
– Нет, комрад.
– Что же в таком случае произошло с высоким мужчиной в костюме и девушкой, которых привезли в грузовике и о которых доложил нам осведомитель?
– Я… я н-н-не знаю.
– Вы провели расследование?
– Нет, я не видел в этом необходимости.
– Могли они уцелеть?
– Только если сбежали до нашего появления.
– Вы прочесали парк?
– Да, комрад.
– Весь? И вниз по склону горы?
– Я послал патруль, приказав все тут обшарить. Возможно, что в заварухе несколько поумовцев могли ускользнуть. Но я так не думаю. Наше нападение явилось для них полной неожиданностью. Они сидели и ели. Курицу с рисом. Только начали и…
Он замолчал.
– Смотрите, комрад комиссар, – произнес он, и его лицо осветилось радостью.
Он показывал на что-то, происходящее за спиной Ленни.
Трое штурмовиков входили в ворота, подталкивая перед собой штыками sargento в черном комбинезоне ПОУМ. Из раны на черепе струилась по лицу кровь, но ручейки ее уже медленно подсыхали. В глазах его стояло отсутствующее, тупое выражение.
– Комрад капитан! – закричал один из солдат. – Посмотрите, кого мы нашли в здешнем лесу. Спал там, зараза.
– Счастливчик ты, Дега, – усмехнулся Болодин. – Если этот парень расскажет мне то, что меня сильно интересует, получишь медаль. Нет – расстреляю.
37
Документы
– Знаешь, что мне приснилось? – заговорила она, едва успев проснуться. – Это был такой чудесный сон. Мне снилось, что я в Лондоне, живу в прекрасном доме. У меня собака. Я сижу и слушаю Би-би-си. У меня на коленях журнал «Мэйфер».[122] Мне ужасно, ужасно скучно. Но мне очень не хочется уезжать из Лондона.
– Кто бы обвинил тебя в этом? – отозвался Флорри, сразу ухватив мысль, что он в этом сне начисто отсутствовал.
Перед глазами у него было то же, что последние несколько часов: пыль, лежавшая на всем толстым слоем, поломанная мебель, голые и ободранные стены. Всюду витал дух запустения. Видневшаяся за окном улица, по крайней мере та ее часть, которую можно было разглядеть в сгущавшихся сумерках вечера, была спокойна, никакого дорожного движения, не считая изредка проезжавшего грузовика со штурмовиками. Все эти долгие часы, пока она спала, он просидел у окна. Не шевелясь и сжимая в руке автомат.
– Ты что-нибудь видишь?
– Нет. Но долго оставаться здесь нам нельзя.
– Сколько сейчас времени? – спросила она. – Мне кажется, что я проспала несколько дней.
– Почти девять. Солнце стало садиться примерно час назад.
– Боже, как бы я хотела принять ванну.
– Восхищен твоим самообладанием, но должен признаться, что сейчас не время думать о разных там ваннах.
– Ненавижу быть грязной. Абсолютно ненавижу неаккуратность.
Флорри не отходил от постепенно темневшего окна. Глаза слезились, и усталость грозила овладеть им. Он слишком сильно сжимал оружие. Несколько минут назад, когда какая-то планка в доме едва слышно хрустнула, он чуть было не поднял сумасшедшую стрельбу. И теперь чувствовал, что дошел до изнеможения.
– Документы, – сказал Флорри, – документы, вот что нас погубит. Вернее, их отсутствие. Мы могли бы постараться изобразить из себя важных туристов, по крайней мере важных по нынешним испанским меркам. Почистились бы, привели себя в порядок и сошли бы за богатых путешественников. Но стоит нам только приблизиться к вокзалу, как асалтос или ребята из НКВД тут же попросят предъявить документы и мы пропали.
Он услышал, как скрипнули его зубы от злости на происходящее.
Документы. Удостоверения личности. Может быть, обратиться в консульство? Нет, конечно нет. НКВД давно наладил слежку за всеми консулатами в Барселоне. Тогда, может, купить бумаги с рук, где-нибудь в подозрительном квартале? Но где взять денег? Как выйти на нужных людей? Как удостовериться в том, что за тобой не следят и не выдадут в следующую же минуту? В бытность свою полицейским, Флорри бывал только загонщиком, а теперь пришлось оказаться дичью. Он бессильно покачал головой. Тут не работают те правила, которые приняты в привычном мире; здесь вы просто должны пытаться сделать то, что вам нужно.
– Может, нам попробовать перейти границу, может, получится, если идти будем только ночами. Это ведь всего лишь сотня миль к северу. Мы сможем добраться туда незамеченными. А там попытаемся перейти через Пиренеи. В конце концов, ведь все интербригады пробрались в Испанию таким образом. Нет
