– Ну, это могло быть связано с волнением, что его допрашивает окружной прокурор.
– Несмотря на свое волнение, – спросил Хэнк – разве он не был в состоянии решить, что бы он стал делать завтра?
– Я считаю, что Антони Апосто абсолютно способен составить план на завтра. Из-за своего низкого коэффициента интеллекта, он, возможно, осуществил бы этот план плохо, однако он, бесспорно, мог бы составить такой краткосрочный план.
– Понимаю, – сказал Хэнк. Казалось, что-то его вдруг обеспокоило. – Был ли он способен запланировать убийство Рафаэля Морреза?
– Протест! – пронзительно выкрикнул защитник.
– Ваша честь, был убит парень, – сказал Хэнк, – и я пытаюсь установить, был ли способен, по мнению психологов, один из подсудимых заранее запланировать это убийство. Поскольку преднамеренность является неотъемлемой частью предумышленного убийства и поскольку мы расследуем именно предумышленное убийство…
– Протест отклонен, – сказал Самалсон. – Продолжайте. Мистер Аддисон, будьте любезны отвечать на вопрос.
– Я не верю в то, что он был бы способен заранее разработать план убийства, – ответил Аддисон.
– Мог бы он убить под влиянием импульса?
– Да.
– В припадке сильного гнева?
– Да.
– Знал бы он в этот момент, что он совершает убийство?
В зале суда наступила вдруг мертвая тишина.
– Да, – ответил Аддисон. – Он знал бы, что совершает убийство.
Сидя в конце зала, Кэрин видела, как напряглась спина Хэнка, и моментально поняла, что это был не тот ответ, которого он ожидал.
– Вы знаете, о чем вы говорите?
– Я знаю точно, о чем я говорю. Эмоционально Апосто, возможно, не знал, что он делает, но рассудком он знал, что он делает. Он знал, что нанося удары ножом другому парню, он тем самым совершает преступление.
– Вы знакомы с юридическим определением сумасшествия?
– Да, знаком. Апосто не является сумасшедшим ни в юридическом смысле, ни с точки зрения медицины. Он умственно недоразвитый, но он был способен понимать последствия своего нападения с ножом.
– А как вы это знаете? – сердито спросил Хэнк. – Как вы можете знать, что было на уме у этого парня, когда и если он наносил другому парню удары ножом?
– Я не могу знать этого, но я также не могу клятвенно утверждать, что он не знал, что он делает. Именно это вы хотите, чтобы я сказал, не так ли?
– Я хочу, чтобы вы говорили все то, что считаете нужным сказать, – ответил Хэнк и отвернулся от Аддисона. – Свидетель ваш, – заявил он защите.
Защитник Апосто поднялся.
– Вопросов нет, ваша честь.
Самалсон посмотрел вначале на защиту, а затем на Хэнка.
– Суд удаляется на десятиминутный перерыв, – сказал он быстро, – Мистер Белл, будьте любезны, зайти ко мне в кабинет.
– Суд удаляется на десятиминутный перерыв, – объявил клерк. – Прошу всех встать.
Зрители, свидетели, репортеры, подсудимые и адвокаты – все поднялись, в то время как Самалсон выходил из зада суда. Его мантия развевалась вслед за ним.
– Зачем он хочет видеть папу? – спросила Дженни.
– Не знаю, – ответила Кэрин.
– Ему разрешается это делать? Наедине, без присутствия защитников?
– Это могут неправильно истолковать, но в этом зале – судья Абе, и он может делать здесь все, что считает нужным.
– Мне хотелось бы знать, зачем он хочет видеть папу, – повторила Дженни.
– Садись, Хэнк, – пригласил Самалсон. – Сейчас здесь нет ни судьи, ни окружного прокурора. Сейчас мы только друзья. Ответь мне на один вопрос. Ты хочешь потерять работу?
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Если у тебя есть сомнения в отношении виновности ребят, тебе следовало бы пойти с этим к окружному прокурору. Ты хочешь, чтобы тебя уволили?
– Нет. Я не хочу, чтобы меня уволили.
– Тогда почему ты не пошел с этим к своему начальству? Или почему не обратился ко мне? Есть много правды в старой пословице, в которой говорится, что уголовное право – это дешевый подвальный магазин, где можно легко договориться о цене на товары. Я уверен, что защита с готовностью пошла бы на сделку с тобой.
– Абе, вы не понимаете. Я делаю то, что я обязан делать.
– И что это такое?
– Давайте скажем так, что у меня есть сомнения.
– На самом деле?
– Это только предположение.
– Это только предположение, потому что ты мне не доверяешь.
– Я доверяю вам, Абе. Но вы судья на этом процессе.
– В данный момент я не судья, а твой друг. Я бы и пальцем не пошевельнул, что бы с тобой ни случилось, если бы я не был твоим другом.
– Когда мы вернемся в зал судебного заседания, вы снова станете судьей.
– Черт возьми, Хэнк, доверься мне. Чего ты пытаешься добиться?
Хэнк глубоко вздохнул.
– Я пытаюсь добиться оправдательного приговора для Апосто и Ди Пэйса и смягчения приговора для Ридона.
– Ради всего святого, почему?
– Я считаю, что это будет правосудием.
– Тогда почему ты не пошел к окружному прокурору? Почему ты не пришел перед началом судебного процесса ко мне?
– Потому, Абе, что впервые в жизни я хочу, чтобы обо мне писали газеты на своих первых страницах.
Самалсон поднялся из-за стола.
– Ты совершаешь самоубийство. Ты себя уничтожаешь.
– Нет.
– Да, черт возьми, да. Тебя уволят, и это так же верно, как то, что я здесь стою. Ты поставишь окружную прокуратуру в глупое и смешное положение. Они не простят этого, Хэнк.
– Мне все равно, если этим я добьюсь…
– Ты ничего этим не добьешься. Ты потеряешь работу, вот и все. И никто больше не захочет иметь с тобой дело.
– Может быть.
– Здесь не может быть никаких «может быть». Произойдет именно так. Я не позволю тебе этого делать. Мы сейчас же прямо отсюда пойдем переговорить с адвокатами.
– Нет, Абе, пожалуйста. Позвольте мне делать так, как я хочу.
– Позволить тебе убить себя. Ты об этом меня просишь? Ты разве не знаешь, что прокуратура решила использовать этих троих ребят в качестве примера? Ты разве не знаешь, что город…
– Я и собираюсь использовать их в качестве примера. Примера людей, Абе, они не мистические существа с другой планеты. Они испуганные, одинокие ребята.
– Скажи это матери Рафаэля Морреза. Психология в этом деле не поможет жертве, Хэнк.
