этом понятия! Мы любим шоколадное масло, кофе, а многие дорого бы дали за то, чтобы иметь сегодня табак, успев его попробовать; но никто не думает о тяготах, которые колонисты переносят ради того, чтобы эти продукты дошли до нас. Скажите это королю, капитан, скажите!
Лефор набил трубку и взял подсвечник, чтобы прикурить. Он несколько раз затянулся, окутался облаком дыма, потом слегка прищелкнул языком и сказал негромко, но непреклонно, с болью в голосе:
– Господин Жан-Батист Ламбер, благодарю вас за этот вечер. У меня есть все основания предположить, что вы организовали его ради меня, и многие из гостей, сидевшие со мной рядом, проявили ко мне если не дружбу, то некоторый интерес. Сегодня утром капитан Лаферте Сен-Нектер явился за мной в убогую харчевню, куда меня забросил случай после моего прибытия в Париж. Я оказался тогда в щекотливом положении, и если бы не капитан и его мушкетеры, не знаю, что сейчас было бы с господином Лефором. Но Сен-Нектер отнесся ко мне слишком дружелюбно, что меня насторожило. Он сказал, что его прислал за мной кардинал. И я последовал за Сен-Нектером и увиделся с кардиналом. В тот момент мне казалось, что его высокопреосвященство желал мне столько добра!.. Черт возьми, я и не просил так много! Я вообще никогда ничего не просил для себя – ничего и никогда, но ради тех, кого люблю, я стал самым назойливым просителем! Короче говоря, меня принял кардинал Мазарини. И знаете, что он мне сказал?
Мало-помалу голос Ива набирал силу. Лефор развивал свою мысль. Он не хотел, чтобы пригласившие его сеньоры вообразили – если они в самом деле намеревались над ним посмеяться, – будто сумели его одурачить. Ив излагал свои мысли просто, но энергично. Все насторожились, посторонние разговоры внезапно затихли.
– Господин королевский секретарь! Вы, кажется, полагаете, что завтра его величество осыплет меня милостями… Так вот скажу вам, что не верю в благожелательное отношение ко мне нашего прославленного государя!
– Черт подери! Сударь! Да с чего вы это взяли?! – с оскорбленным видом спросил Жан-Батист Ламбер.
– Вместо того чтобы восхвалять и поздравлять меня, кардинал обошелся со мной, как с пиратом или вроде того; он сказал, что я предатель, нарушивший указы короля; короче, если я правильно понял его мысль, по мне виселица плачет, а не награда!
– Дьявольщина! – вскричал Сен-Нектер с вытянувшимся от изумления лицом.
Ламбер печально и задумчиво качал головой.
– Господа! – в том же тоне продолжал Ив. – Вполне возможно, что завтра король вместо награды отправит меня на галеры! Я на все готов, на все! Ведь я уже не молод, много пережил и повидал на своем веку. Мне хорошо известно, что оказанные услуги все равно что данные в долг деньги. А деньги лишь убивают дружбу. Верность – дело бездоходное… Да мне-то что: уж таким меня создал Бог – служить другим, – а себя не переделаешь…
Наступило тягостное молчание.
– Мне следует извиниться, господа: зная намерения его высокопреосвященства, я не должен был принимать ваше приглашение. Мне было очень приятно находиться среди вас, но боюсь, что при дворе плохо отнесутся к тому, что вы меня здесь чествовали. Я был обязан вас предупредить. Мне и в голову не пришло, что в мою честь будет дан столь пышный прием. И если мне удалось вас хоть немного повеселить, считайте, что мы квиты.
– Дорогой капитан! – заметил Ламбер. – У вас своеобразная логика! Как?! Кардинал принимает вас за предателя, обвиняет в нарушении королевских указов и при этом ему необходимо видеть и разговаривать с человеком, которого он намерен отправить на галеры?! Подумайте сами: неужели вы полагаете, что Мазарини стал бы терять время на болтовню с морскими разбойниками?
– Совершенно справедливое замечание! – согласился Ив. – На прощание именно эти слова он мне и сказал.
– А как же король, который хочет вас завтра увидеть? Вы полагаете, у него недостаток в судьях, чтобы отправить человека в Бастилию, и он хочет произнести приговор самолично?
– Тоже верно! – вскричал Ив. – На островах мне рассказывали, что он разжаловал одного капитана, покрывшего себя славой. Да, он его разжаловал в тот самый день, когда несчастный явился за наградой, и за то только, что его величеству не понравилась его карета.
– Сказки! – бросил Ториньи.
– Может, и сказки! – упрямо гнул свое Лефор. – Но вы-то знаете его величество. А я его видел только на монетах, да и то не часто – мне все больше попадаются испанские соверены, – да на медалях, которые он иногда присылает кому-нибудь из наших, например командору де Пуэнси. Так не ждите от меня собственного впечатления о монархе, который, по слухам, затмевает солнце.
– Если вы будете говорить в таком тоне с королем, можете быть уверены, что ему это не понравится, – заявил Ламбер. – Он просто отошлет вас назад, ничем не наградив.
– Я ничего не прошу для себя, – задумчиво проговорил флибустьер. – Я хочу не много, и то для колонии.
– Я в самом деле слышал, – вставил Ламбер, – как его высокопреосвященство докладывал его величеству, что вы защищали дело дамы, назначенной губернаторшей этого острова вместо покойного супруга.
– Все верно: это госпожа Мари Дюпарке!
– А король получил прошение шевалье де Виллера: тот ходатайствует, чтобы на место этой дамы, показавшей себя неспособной, фривольной, непостоянной и даже способной служить интересам другого государства, была назначен вице-губернатор острова Мерри Рулз.
– Мерри Рулз! – подхватил Ив.
Однако он не смог продолжать, так как Ламбер сказал:
– Позвольте, капитан! Похоже, именно этот Мерри Рулз де Гурсела, если память мне не изменяет, напротив, наделен всеми качествами, необходимыми для хорошего губернатора. Без него, как уверяет шевалье де Виллер, разбирающийся в делах Мартиники, генерал Дюпарке ничего бы не добился. Словом, управлял островом Мерри Рулз! Ив в сердцах бросил трубку на стол и вскочил:
