Мерри Рулз улыбнулся:
– Если плантация действительно может доставить вам удовольствие, Пленвиль, я охотно ее вам отдам.
– Это следует понимать как обещание?
– Ничуть. Это подарок, который я преподнесу вам немедленно и с большой радостью, потому что нет ничего приятнее, как удовлетворить желание друга.
– Правда? – с сомнением переспросил Пленвиль.
– Даю слово! Вы мне не доверяете? Я зарегистрирую дар в кадастре, и с завтрашнего дня эта земля – ваша. Уточните только ее местоположение.
Колонист задумался. Такая щедрость сбивала его с толку. Он опасался ловушки со стороны майора.
– Знаете ли вы, – наконец проговорил он, – что, если вы отдадите мне эту землю, наши отношения внешне могут измениться?
– Так пусть сейчас же станут другими, Пленвиль! Клянусь своей головой, этот клочок земли вместе с урожаем – ваш! Хотите, я немедленно выдам вам соответствующую бумагу за своей подписью?
– Нет. Я поверю вам до завтра.
– Вы правы. У меня только одно слово: слово Мерри Рулза де Гурселы не может меняться, как у некоторых колонистов.
– Не думайте, что можете оскорблять меня, потому что проявили щедрость, приятель. И не отвлекайтесь от дела. Теперь моя очередь быть любезным. Вы слушаете?
– Я весь внимание, милейший.
Пленвиль упивался победой. Майор не мог не оценить, какую радость доставил колонисту столь щедрым подарком, который Рулзу, кстати, ничего не стоил: он сумел в подходящий момент скупить лучшие участки, продав когда-то свои владения во Франции для приобретения огромных возделанных площадей, благодаря чему сделался первым плантатором острова.
– Послушайте, майор, – решительно продолжал колонист, – думаю, вы уже поняли, что у нас с вами разные честолюбивые помыслы. Я люблю землю. Люблю богатство, исчисляемое в звонкой монете. Я отдаю предпочтение хорошему участку земли, сотне рабов, хорошему урожаю, кошелю с золотыми, почестям, званиям, власти… Власти я возжаждал и получу ее. Если я так страстно ее захотел, то только затем, чтобы скорее обогатиться. Вы уже все это имеете, потому что успели успешно провести свое судно сквозь все бури и теперь жаждете только власти.
– Да, – подтвердил Рулз. – Вы рассуждаете здраво. Иными словами, вы – честолюбивый колонист, а я – политик, имеющий честолюбие. Только мое честолюбие заключается в том, чтобы вписать свое имя в Историю. Я имею собственное представление о том, как править Мартиникой и превратить ее в самый процветающий остров Карибского бассейна. Рай на земле – вот что можно создать из этого благословенного уголка. И этот рай создам я!
– Позаботьтесь о безопасности этой земли, обеспечьте владение землями, занимаемыми в настоящее время карибскими индейцами между Мареном, Салинскими островами и Гренадой, и я готов уступить вам шаг в политике. Я уступлю вам при условии, что вы не будете мешать мне.
– Объяснитесь яснее, черт побери!
– Когда комендант де Лубьер перебьет всех дикарей, нам придется делить захваченные земли. Предоставьте этот раздел мне. Я воздам каждому по заслугам. И возьму то, что понравится мне. За это при первом же удобном случае вместо моего имени жители будут выкрикивать на улицах ваше имя!
– Откуда я могу знать, приятель, что вы снова меня не предадите? И речь не о словесном обещании. Думаю, у вас больше оснований доверять моему слову, чем у меня – вашему. Я даю вам слово, что в свое время вы получите все, чего просите. Горе вам, если вы меня предадите!
Пленвиль посмотрел майору в глаза. Ему показалось, что тот не лжет, потому что, казалось, был удовлетворен и на его губах мелькнула довольная ухмылка.
Помолчав, Пленвиль недовольно продолжал:
– Чтобы достичь желаемого, я вынужден поставить вам еще одно условие.
– Я так и думал! – воскликнул Рулз. – Барышник не умеет честно вести торг.
– Ваши оскорбления меня не трогают. По правде говоря, нас разделяет только этот стол. Вы стоите не многим больше меня, приятель. У нас только ухватки разные. Условие я ставлю следующее – и оно обязательное, потом объясню почему: я требую ареста ее превосходительства госпожи Дюпарке в ближайшее время.
– Ареста генеральши?
– Да! Пока она на свободе, мы не сможем действовать по своему усмотрению. Она развенчана – колонисты дурного о ней мнения. Это шлюха, потаскуха, девка, которая отдается первому встречному, даже иноземцу и предателю интересов общества и его величества. У нас давно на нее зуб, пора ее арестовать и заковать в кандалы.
– Вы забываете, Пленвиль, что король еще не сообщил нам своего решения.
– Я и не забываю! Я все рассчитал. Отец Фейе прождет не одну неделю, прежде чем получит аудиенцию при дворе. Даже если предположить, что его приняли сразу, понадобится время на возвращение из Франции, потом надо найти судно, которое доставит его с Сент-Кристофера на Мартинику. Уверяю вас, мы его увидим не раньше, чем через несколько месяцев. Сегодня второе июля.
– Совершенно верно: второе июля тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года.
– Двадцать пятого числа этого месяца генеральша должна быть в тюрьме и отстранена от власти.
Мерри Рулз растерялся. Он с трудом выдавил из себя:
