сполна.
Джоан оглядела убогую обстановку хижины, последние три года служившей ей домом. Несмотря на нищету, все это время они с Марком были в относительной безопасности.
Прежде чем покинуть это место, она должна выяснить, что же ее ждет впереди.
– Ты действительно ехал в такую даль, чтобы купить посуду и отчитать Джорджа?
Он стоял рядом с ней. Исходившая от него сила заполняла все пространство крошечного помещения, Джоан ощущала ее.
– Да. Но я пришел еще и для того, чтобы увидеть тебя, убедиться, что с тобой все в порядке.
– Ты можешь поклясться, что это все? Поклянись мне, что, когда ты шел сюда, не намеревался забрать меня?
Риз ответил не сразу. Она ждала, и чувство опасности, которое было ей так хорошо знакомо, заставляло кровь стучать в висках.
– Не думаю, что намеревался забрать тебя, но поклясться в этом не могу.
Он снова протянул ей руку, предлагая идти. Как же она хотела ему верить!
– Если ты честный человек, боюсь, ты пожалеешь об этом, если же нет – пожалею я. – И она встала, так и не воспользовавшись его рукой.
– По-моему, мы оба рискуем.
– По-моему, ты не оставил мне выбора.
Он поднял мешок с ее пожитками и открыл дверь.
– Это правда, Джоан, у тебя нет иного выхода – ты поедешь со мной.
Ее брат пришел несколько часов спустя. Риз услышал, как он, разыскивая сестру, выкрикивает имя Джоан на улице. Покинув кабинет, каменщик по лестнице спустился к дверям. В зале витали ароматы хлеба и супа. Такая привычная для многих суета в кухне, которую уже успела затеять Джоан, была для этого дома приятным новшеством.
На улице стоял Марк с деревянным сундуком в руках. Для своего возраста он был довольно высок, а глядя на широкие плечи и гибкое юношеское тело, создавалось впечатление, что ноша ему не в тягость. Белокурые волосы свисали на плечи, а глаза, неожиданно темные для блондина, изучали Риза с некоторой долей враждебности.
– Так значит, это ты, – обратился он к Ризу вместо приветствия.
– Да, я.
Риз, приведя юношу на кухню, где Джоан варила обед, вышел в сад. Он специально оставил их с Джоан наедине: пусть поговорят в его отсутствие.
Риз подошел к скамье, где на подпорках лежала незавершенная статуя. Вчера он, наконец решившись, приступил к работе над ее лицом. Он всегда оставлял это на конец работы. Высеченные им статуи Риз пытался очеловечить. Работая над ними он опирался не на традиционные каноны, устанавливающие позы и характеры, а выжидал, пока в его воображении не возникнет подходящий образ. Когда святые возникали перед его мысленным взором, они представляли собой смешение черт множества лиц, которые ему приходилось видеть в городе, черт, оставивших неизгладимое впечатление в его памяти.
Урсула будет исполнена достоинства и величия, воплощая одновременно осознание своего высокого предназначения и выпавших на ее долю страданий. Она не будет смотреть на прихожан свысока, как большинство изваяний мучениц.
Марк, все еще с сундуком в руках, вышел из дома. Поставив его на стол под деревом, он посмотрел Ризу в глаза, отчасти самоуверенно, отчасти настороженно. Единственный мужчина в их с Джоан семье был готов к обсуждению условий.
– Она говорит, я тоже могу остаться здесь.
– Вряд ли я решился бы оставить тебя на улице.
Марк обдумал эти слова, затем прожег Риза испытующим взглядом.
– У тебя нет жены. – То ли вопрос, то ли утверждение.
– Как видишь.
– Она не будет твоей рабыней, – он отвел взгляд. – Да и я тоже.
– Мне не нужна рабыня, а ты в качестве раба и подавно.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Неважно, как ты это называешь, но она не будет этого делать. Ты сам только что с этим согласился. – Он вытащил из сундука два свернутых мешка. – Я принес наши тюфяки. Неплохо я придумал, а? Даже у каменщика не найдется сразу три тюфяка. Но их нужно набить соломой.
Риз кивнул на калитку в дальнем углу двора и повел Марка к конюшне.
Глаза юноши расширились от восторга, когда они оказались внутри.
– У тебя есть конь?
– Вот он.
Марк подошел к животному и принялся рассматривать зубы и ноги так, словно знал в этом толк.
– Кажется, хороший конь. Сколько ему, около шести?
– Кто тебя научил разбираться в лошадях?
