Когда Вильям с мальчишками и с печатным станком исчезли в дальней комнате, Лоретта оглядела переднюю залу. При дневном освещении она была похожа на пещеру, темную, пустую и холодную. Может быть, поэтому почти все ушли вместе с Вильямом, а не столпились радостной гурьбой, как представляла себе Лоретта, вокруг пианино и ее самой.
Пианино стояло на своем прежнем месте, большое, черное. Днем оно уже не производило того впечатления, что в сумерках, когда Лоретта впервые увидела его. Корпус его был исцарапан. Подойдя ближе и открыв крышку, Лоретта обнаружила, что нескольких клавиш не хватает, а остальные были пожелтевшими и грязными. Лоретта дотронулась до одной из клавиш. Та отозвалась дребезжащим, фальшивым звуком.
Лоретта потерянно огляделась. Вместе с ней в большой комнате остались только девочки: Шарон, Джоэлла и Флоренс. Вид у них был скучающий, недовольный.
— Давайте споем, — с надеждой в голосе предложила Лоретта.
— Да ну-у! — выпятила нижнюю губу Джоэлла. — Я хочу послушать какую-нибудь музыку и потанцевать.
— Здесь же нет проигрывателя, — заметила Флоренс, высокая тощая девица в брюках и с короткой мальчишеской стрижкой.
— Здесь вообще ничего нет, — уточнила Шарон. На ее лице было написано отвращение. Лоретта так и не поняла, к чему она его испытывала: к состоянию, в котором находилось помещение, или к собственному своему состоянию.
— Пойдем выпьем где-нибудь газировки. Там, где можно посидеть и послушать музыку, — предложила Флоренс.
— У нас же есть собственная музыка! — Лоретта была в отчаянии. Она попыталась играть, но пианино откликнулось на ее попытку новыми фальшивыми звуками. Надо запомнить сломанные клавиши и стараться не нажимать на них во время игры, подумала Лоретта.
— Ты называешь это музыкой? — рассмеялась Шарон. — По-моему, так орут голодные кошки, сидючи на заборе.
Лоретта решила показать им, на что она способна, и воспряла духом. Она заиграла свой сольный номер, последнее, что она разучила за те полгода, которые занималась музыкой, — самое начало бетховенской «Лунной сонаты». Она боялась, что уже давно забыла ее, но оказалось, музыка до сих пор оставалась у нее в памяти. Она боялась также, что старое пианино не послушается ее, но начало сонаты пришлось главным образом на черные клавиши. Все они были на месте, рождая чистые, как кристалл, унылые, как лунный свет, и прекрасные, как поэзия, звуки.
Где-то в середине она все же сфальшивила, и Джоэлла захихикала, но это лишь укрепило решимость Лоретты доиграть до конца. Закончив, она выжидательно посмотрела на девочек. Вид у тех был беспокойный, неловкий, точно им не хотелось реагировать на то, что они не понимали.
— Милочка, это же никакая не музыка, — наконец произнесла Шарон. — Ты когда-нибудь видела, чтоб под такое танцевали?
— Черт знает что! Какой-то похоронный марш! — добавила Джоэлла.
Но тут появился Фесс.
— Несла?бо, Лу, — сказал он. — В этом есть душа.
При всей своей неприязни к Фессу Лоретта была готова тут же расцеловать его. Но прежде чем она успела это сделать, Фесс добавил:
— Но это душа белого. У тебя ничего не выйдет на этом пианино, пока ты не вложишь в него черную душу.
Теперь Лоретта готова была расплакаться. Она даже не знала, что такое «душа», и уж тем более не могла отличить «белую» душу от «черной». А Фесс намекал ей на то, что одна из них — хорошая, а другая — плохая.
Осудив Лоретту так же неожиданно, как похвалил, Фесс удалился в маленькую комнату, а девочки быстро направились к входной двери.
— Давай посмотрим, что делают мальчики! — бодрым голосом воскликнула Лоретта.
Из всех ее предложений за день это оказалось самым удачным. Джоэлла, Флоренс и Шарон обернулись разом, словно близняшки Кларис и Бернис, будто соединенные невидимыми нитями. Очевидно, мальчишки были тем предметом, к которому все трое проявляли одинаковый интерес.
То, чем в маленькой комнате были заняты ребята, к музыке не имело ни малейшего отношения: все помогали Вильяму установить станок и подготовить его к выполнению первого заказа — ресторанного меню.
— Неслабая машина, мужик, — возбужденно говорил Фесс, укладывая в стопку листы бумаги. — Я думаю о том, как мы можем ее использовать. Можно, скажем, выпускать газету.
— Что это за газету вы собрались выпускать? — спросил Вильям, отрываясь от стола, на котором он смешивал чернила.
— Правдивую газету, — мгновенно откликнулся Фесс. — Мы можем просветить весь район, показать им, как освободиться от рабства. Ведь они до сих пор рабы! Зарубите это себе на носу.
— А кто собирается платить за все это дело? — поинтересовался Вильям.
— Послушай, мужик, у тебя уже есть печатный станок. Ну так не будь эгоистом. Неужели ты не хочешь помочь своему народу?
— Насколько я понимаю, — спокойно ответил Вильям, — ты просишь меня помочь тебе.
Но мальчишки были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на его слова.
— Старик, а как мы назовем эту газету? — спросил Фрэнк.
— «Правда за неделю», — тут же ответил ему Фесс; похоже, он уже давно все обдумал.
— За неделю? — недоверчиво повторил Вильям, но его голос потонул в общем гвалте.
— А сколько мы за нее будем брать?
— Нисколько. Мы будем бесплатно распространять ее.
— Ну ладно, старичок, а чего мы туда напишем? — спросил Джетро.
— Я же сказал — правду, — ответил Фесс. — Мы откроем им глаза на наших местных спекулянтов. Научим их, в каких магазинах отовариваться, а какие обходить стороной. И как через мэрию заставить домовладельцев отапливать их квартиры. И за кого голосовать на выборах. Вот в таком плане.
— А как насчет рассказов и стихов? — спросила Лоретта.
В ответ на ее вопрос раздалось несколько громких стонов. Фесс, однако, задумчиво посмотрел на Лоретту.
— А цыпа дело говорит. Само собой, рассказики, которые она имеет в виду, мы не станем печатать. Никаких стишков про цветочки и мотыльков.
— Откуда ты знаешь, какие стихи мне нравятся? — рассердилась Лоретта. — Ты вообще ничего обо мне не знаешь.
— Но парочку крепких стихов я бы напечатал, — продолжал Фесс, не обращая на нее внимания. — Ну, вы знаете, вроде того, в котором говорится о линче.
— Верно, старичок, нормальная вещь, — тут же поддержал его Джетро.
— И все мы можем написать рассказы. Массу рассказов.
— Только не я, — возразил Улисс.
— А почему вдруг не ты? У каждого из нас найдется о чем рассказать. Что-то такое ведь было в твоей жизни!
— Было, старик, но я писать не умею.
— А ты давай своими словами. Как было все, так и напиши!.. Короче, даю вам неделю, и чтоб каждый написал рассказ, — обращаясь ко всем присутствующим, приказал Фесс. — Потом отберем из них лучшие и опубликуем в газете.
Вильям нарушил его далеко идущие планы:
— По-моему, я еще никому пока не разрешил печатать газету. Как я, интересно, смогу работать, если вы будете все время галдеть вокруг меня?
Фесс медленно повернул голову и с удивлением посмотрел на Вильяма, словно совершенно забыл о
