разбрасывая в стороны искры, и Эрл отшвырнул ее в дальний конец комнаты.
– Стойте на месте, – сказал он. – Сейчас она загорится.
И тут доктор совершил безумный поступок. Во время войны Эрлу приходилось слышать о подобном; он знал, что люди способны на такую храбрость, на такую беззаветную преданность. Ибо это действительно была настоящая храбрость. Тем не менее поступок доктора потряс Эрла: он никак не рассчитывал на такое.
Доктор бросился на фляжку, накрывая ее своим телом. Когда бомба взорвалась, он уже лежал на ней, и жаркое пламя сожгло его живьем, поглотило в своих объятиях. Не дернувшись, не издав ни звука, доктор сгорел, полностью приняв на свое тело энергию пожара. Он мгновенно превратился в пепел, как ведьма в старом кино.
И своей безрассудной отвагой доктор Стоун добился цели. Огонь выплеснул на него всю свою разрушительную силу, оставив только дымящиеся, обугленные останки.
Эрл отвел взгляд. Ему приходилось видеть японских солдат, сожженных заживо струей из огнемета, и это зрелище ему нисколько не нравилось. Сейчас произошло то же самое, но только сосредоточенное на одном человеке. Эрл почувствовал приступ тошноты, однако ему удалось совладать с собой. У него еще оставалась последняя зажигательная бомба. Эрл отвинтил крышку, дернул за шнурок – запал снова сработал великолепно – и бросил бомбу на пол. Она воспламенилась, озаряя все помещение. Только сейчас Эрл разглядел, что эта лаборатория представляла собой своеобразный музей, посвященный смертоносной Treponema pallidum: вдоль стен на полках стояли рядами стеклянные банки, наполненные жидкостью, и в каждой хранилось какое-либо биологическое сокровище, урожай плоти, добытой из человеческих тел, обезображенной, мерзкой. Особенно отвратительными показались Эрлу несколько крупных мужских половых членов, изуродованных болезнью.
Пожар разгорался стремительно. Пламя оглушительно ревело, разбрасывая вокруг раскаленные искры, и в считанные мгновения все помещение оказалось охвачено огнем.
Эрл бегом бросился к входной двери. К тому моменту, как он выскочил на улицу, горело уже все здание.
Глава 71
У начальника участка не было никакого желания вступать в бой. Услышав выстрелы, он сразу понял, что начинается что-то серьезное. Так получилось, что в эту ночь ему выпало дежурить на псарне. Начальник участка ненавидел эту работу, считал ее ниже своего достоинства, учитывая то, какую ответственную должность он занимал. Его задача состояла в том, чтобы лупить собак плетью, пропитанной потом негров, а не в том, чтобы за ними ухаживать. Однако по мере того, как перестрелка становилась все более ожесточенной и над горизонтом разгоралось зарево пожара, начальник участка все больше утверждался в мысли, как же ему повезло, что он находится здесь, вдали от основной территории колонии.
Собаки выли и скулили. Начальник участка не обращал на них никакого внимания. Он думал лишь о том, как бы поскорее унести ноги, убраться отсюда ко всем чертям.
Разумеется, он захватил с собой свое сокровище «Мейбел Луизу», пистолет-пулемет системы Томпсона. В рюкзак он побросал снаряженные магазины емкостью тридцать патронов, а также столько продовольствия, сколько мог унести. Его лошадь, черт бы ее побрал, осталась на конюшне, поэтому он вынужден был идти пешком. Вопрос заключался лишь в том, чтобы выйти к реке, подняться вверх по течению и сохранять спокойствие. Остаться в живых, дожить до завтрашнего дня.
Следуя вдоль берега, начальник участка вскоре дошел до высокой плотины, которую возвели в сорок третьем году военные строители. Широкая и ровная, она поросла травой, и идти по ней было очень легко. Дойдя до середины, начальник участка остановился. Отсюда ему будет хорошо все видно и... о господи!
Все небо было озарено отсветами пожара. Хорошо знакомый с расположением колонии, начальник участка быстро определил, какие именно постройки охвачены огнем, и мгновенно понял, что предчувствие его не обмануло: колонии пришел конец. Она была сожжена дотла, стерта с лица земли, превращена в пепел, забыта и похоронена.
«Как хорошо, что меня там нет», – подумал начальник участка.
Развернувшись, он пошел по насыпи дальше, сжимая в руке пистолет-пулемет. Идти было легко.
Однако вскоре плотина перешла в берег реки, и передвигаться стало трудно. Острая трава резала ноги, ветки кустарника хлестали по лицу. Почва была зыбкой, чем-то средним между твердой землей и водой. Но начальник участка упорно шел вперед, хотя ему и пришлось значительно убавить шаг.
Где-то ближе к рассвету он услышал громкий взрыв. Деревья содрогнулись, тряся листьями. Над встряхнувшейся землей поднялось покрывало пыли, и начальник участка догадался, что произошло: нападавшие взорвали плотину, и все то, что еще оставалось от Фиванской исправительной колонии штата Миссисипи (для цветных), в самом ближайшем времени окажется погребено под водой. Эти ребята знали свое дело, надо отдать им должное.
Начальник участка продолжал идти вперед. Теперь его планы изменились. Он отойдет подальше и затаится. Нет смысла лезть на рожон, пытаясь с боем прорваться отсюда.
Затем, где-нибудь через день-два, можно будет вернуться назад. Он расстреляет пару магазинов, выпачкает лицо сажей и грязью, и когда власти штата узнают о случившемся и прибудут на место катастрофы, он предстанет перед ними измученным бойцом, который стоял на посту до самого конца, до тех пор, пока не был сметен многократно превосходящим численностью врагом; после чего он героически проложил себе дорогу из кольца окружения и ушел в лес.
«Черт побери, других очевидцев случившегося все равно не останется, – рассуждал начальник участка. – Так что можно будет обратить все себе на пользу».
Вот как получилось, что он отыскал сухое место недалеко от берега и устроился, чтобы сладко вздремнуть в прохладе среди сосен, подальше от стрельбы и пожаров.
Ему снилось, как он спасется, как к нему придет слава, как он заживет новой, счастливой жизнью. В его сновидениях был один фрагмент, когда его встречали безумными торжествующими криками. Но вдруг начальник участка поймал себя на том, что эти крики звучат в реальном мире, а не во сне. Заморгав, он проснулся и услышал голоса.
Переборов панику, начальник участка огляделся по сторонам. Он взглянул на часы. Времени было почти десять часов утра.
