американского преступного мира в Гаване, мистер Л., на которого обрушился целый град срочных запросов от соотечественников из Америки. Эти важные немолодые господа вдруг забеспокоились о политической стабильности острова, куда они инвестировали такие большие деньги. Мистер Л. отнюдь не дурак и понимает, что этим людям нужна исчерпывающая информация «изнутри», которая согласовывалась бы с их интуитивным ощущением заговора. Он посылает запросы, он просит оказать дружескую услугу, он мягко выкручивает руки – до тех пор, пока не вырисовывается нечто говорящее о наличии тайного замысла. И хотя это не те свидетельства, которые можно было бы представить в суде, но они должны полностью удовлетворить всех людей, которых следует удовлетворить. На это потребовалось несколько дней тщательного раздумья, поскольку мистер Л. всегда действовал именно так – осторожно, вдумчиво и кропотливо, с неиссякаемым терпением прорабатывая каждую деталь. И естественно, в конце концов родился план, который, подобно всем хорошим планам, позволял достигнуть не только непосредственной цели, но, чудесным образом, еще нескольких других. Он был настолько хорош в теории, что его ну никак нельзя было не воплотить в действительность.
Поэтому остракизм, которому был подвергнут Фрэнки, закончился. Его вызвали в «Монмартр», и он поспешил явиться – как никогда готовый оказать любую услугу, совершить все, что потребуется, и вдвое больше требуемого, и невероятно счастливый оттого, что его снова стали замечать.
– Полагаю, ты все слышал, – утвердительно произнес мистер Лански.
Он сидел в своем кабинете, одетый в легкий полотняный костюм, и по своей привычке попивал молоко.
– Я ходил туда, посмотрел на развалины. Ну, знаете, это была никакая не перестрелка, а самый настоящий чертов артобстрел.
Фрэнки был одет в черную спортивную рубашку с красной окантовкой, белые брюки и дорогие итальянские легкие кожаные туфли. Он не снял свои черные очки, потому что одежда сидела на нем в обтяжку и он не мог засунуть их ни в один карман.
– Фрэнки, я уже говорил тебе, чтобы ты не сквернословил. Это грубо, а для того, чтобы выразить настроение, можно найти много всяких других способов.
– Я извиняюсь.
– Впрочем, это мелочь. Во всяком случае, думаю, ты понимаешь, что я намерен поговорить с тобой о более серьезных вещах.
– Уж в этом-то я не сомневался. С одной стороны, освободилось двадцать пять, а то и больше бардаков, которые нужно немедленно прибрать к рукам. Эти домишки очень пригодятся для начала. Там можно сплавлять наркотики и щелкать цветные порнушные картинки с голыми телками, и все такое прочее, это будет, клянусь вам, зае… замечательный доходный бизнес, а западный берег уже созрел, чтобы проворачивать эти дела, и уже налаживают вязки со всякими деловыми, которые мнят себя сильно чистенькими для нашей работы, и с политиканами, а там, если я верно слышал, повязаны не только конгрессмены, но и сенаторы.
– Замечательно, Фрэнки. Твои инстинкты действуют безошибочно. Я думаю, что ты знаешь человека, подходящего для этой работы, и не удивлюсь, если окажется, что он родился в Салерно сорок три года назад и получил имя Франко Карабиньери.
Фрэнки покраснел:
– Эта работа была бы в кайф всем, кто толчется вокруг столика.
– Да, так оно и есть. Уже сейчас кубинцы всеми правдами и неправдами пытаются сами взять контроль над этим предприятием. Есть некий капитан из военной разведки, его зовут Латавистада, он недавно переведен из Сантьяго, где имел репутацию человека, умеющего добиваться поставленной цели. Так вот, он самый активный в этом деле. Ему принадлежат все бордели в Сантьяго.
– Я должен с ним поговорить.
– Да, должен. Но что ты ему скажешь?
– Семьдесят процентов нам, и я оставлю ему жизнь.
– Может оказаться, что он не из тех людей, которых легко напугать. У него прозвище Ojos Bellos – Прекрасные Глаза – за умение использовать глаза арестованных и обращаться с ножами так, что люди у него быстро начинают громко петь.
– Ну, я заставлю его самого громко петь, только и всего.
– Подумай, Фрэнки, нельзя ли найти какой-нибудь другой способ переговоров, который позволил бы нам установить тесный контакт с Латавистадой как с партнером, товарищем, другом. Таким образом вы оба смогли бы приобрести в этом городе и солидную собственность, и неплохие гарантии на будущее. Без вражды и кровопролития. Ты сможешь придумать такой способ?
Фрэнки глубоко задумался, даже задержал дыхание. Но так ничего и не надумал.
– Я… я…
Он чувствовал себя примерно как рыба, которая бьется на палубе, хватая ртом губительный воздух.
– Ладно, Фрэнки, ты ведь не привык к таким вещам. Все в порядке. Не волнуйся. Сиди себе спокойно, расслабься и слушай.
– Да, сэр. Да, Мейер.
– Фрэнки, дело обстоит так. Возможно, этот парень, которого расстреляли из пушек, этот Эль- Колорадо… Возможно, он был всего лишь актером, исполнившим представление. Очень может быть, что за ним стоит кто-то другой, теневая фигура, которая втайне планирует большой переворот, и когда этот «другой» его совершит, то вышвырнет вон всех нас, начиная с El Presidente, так что мы останемся с носом.
– Но кто же способен такое учинить? Другая команда? Тогда это должна быть такая команда, какую я даже представить себе не смогу.
– Нет, Фрэнки, не команда. Хуже, чем команда, мощнее, чем команда. Это идея.
– Идея?
– Идея коммунизма. Идея, согласно которой никто ничем не владеет, никто ни за что не платит, все свободны, все сотрудничают, нет ни боссов, ни подчиненных. И наших команд тоже нет. Команды должны исчезнуть.
Фрэнки лишь недоуменно моргал.
– Да это же какая-то б…ская чушь! – рявкнул он, и Мейер на этот раз не упрекнул его за несдержанность.
– Да, Фрэнки, это чушь.
– И они могли затеять такое?
– Возможно, это как раз начало.
– Иисус Христос!
– Фрэнки, в этом городе есть один молодой человек, целью которого, судя по всему, как раз и является подобный кошмар. Он верит в это. Он прячется за сладкими словами о свободе, мире и хлебе, но хочет именно этого. Мир без собственности. Мир без богатства. Мир, в котором, независимо от того, насколько ты хорош, насколько силен, насколько упорно трудишься, ты получаешь то, что тебе определят, и ничего больше. Не имеет значения, что ты умен и храбр. Это никого не интересует. Ты получаешь еженедельно свою горсточку бобов, и все. Все равны.
– Кроме нескольких парней, сидящих на самом верху.
– Именно! Именно так. Парни, сидящие наверху, получают все. Они купят всех за эту выдумку всеобщего равенства, но за закрытыми дверями у них будет вечный праздник с хорошенькими куколками, лучшими напитками и шикарными автомобилями. Ничего ни для кого, кроме самых важных шишек. Никакого тебе взаимного обмена, только хапают, причем хапают немногие. Под маркой неизвестно чего, называемого равенством. Это самое большое жульничество в мире.
– Это же неправильно!
– Совершенно неправильно, Фрэнки. Это антиамериканская затея. А молодой кубинец, о котором я упомянул, – адвокат, не имеющий практики; он лишь шляется повсюду, произносит речи, собирая приверженцев и не забывая между делом переспать с той или иной девочкой. Женщины липнут к нему, словно мухи к спелому ананасу. И, как ты понимаешь, именно он должен извлечь наибольшую пользу из того
