— Мистер Свэггер?
— Здравствуйте, следователь Филдинг. Что случилось?
Он старался говорить беззаботно, так, на всякий случай.
— Сэр, в вашем деле прорыв.
— Прорыв?
— Да, сэр. Как только я разберусь с перестрелкой, которая произошла вчера вечером и никак не связана с вашим делом, я отправлюсь на задержание. Речь идет о некоем Кабби Бартлете, он давно промышляет метамфетамином. Это он пытался убить вашу дочь. Кабби попался. Один из моих стукачей донес на него, и теперь я не дам ему спуску.
Боб не знал, с каким чувством отнестись к этому известию — то ли испытать облегчение, что мальчишка выдержал и не выдал его, то ли посмеяться над бедняжкой Тельмой, которая с громким лаем устремилась по ложному следу. Впрочем, быть может, этот Кабби Бартлет каким-то боком здесь завязан.
— Сэр, вы говорили, что хотите присутствовать при задержании. Так вот, если вы дадите слово, что от вас не придется ждать никаких неприятностей, я разрешу вам сегодня вечером сидеть с нами в засаде и смотреть, как мы будем брать этого голубчика.
— Я еду с вами, — сказал Боб, и Тельма сообщила ему подробности.
Глава 20
— Идиот! — воскликнул брат Ричард.
— Брат Ричард, если мы не сделаем эту работу, а все говорит за то, что мы ее не сделаем, то за твою задницу не дадут и коровьей лепешки в январе. Так что на твоем месте я бы давно смылся отсюда, потому что, когда мои ребята разберутся с делом Грамли, они наверняка припомнят, как грубо и непочтительно ты с ними обращался. И когда это произойдет, особенно если учесть, что у них на языке будет вкус крови, не исключено, что они пожелают расправиться и с тобой.
— Ты идиот, — повторил брат Ричард.
— На первом месте Грамли, — решительно промолвил преподобный.
Они сидели в его кабинете рядом со спортивным залом. Мальчики уже собрались и были готовы отправиться в город, чтобы проследить, когда вернется этот старик, после чего все Грамли соберутся вместе и наступит час отмщения, каким бы суровым оно ни было, аминь.
— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь трагедию потери этих двоих? Ребята были закаленными в деле профессионалами. Они родились в насилии, порожденные насилием. Это была жизнь, которую они сами выбрали. И они прожили ее по полной, убивая, ширяясь…
— Мои мальчики никогда не принимают никаких наркотиков!
— Ну да, ты не общаешься с ними постоянно, изо дня в день, как пришлось мне в течение последних нескольких недель. Я знаю твоих Грамли гораздо лучше, чем ты, старик. В любом случае эти двое, Кармоди и Минетчик…[24]
— Будь ты проклят, ублюдок! Чтоб тебе гореть в адском пла…
— Так вот, Кармоди и Минетчик вдоволь поубивали, поширялись, поворовали, потрахались со шлюхами и, быть может, попутно с двумя-тремя порядочными девчонками, потому что некоторые порядочные девушки находят очень привлекательными тех, кто живет вне закона. Они прожили сверхжизнь, не ограниченную никакими рамками, что доступно не многим, насладились сполна тем восторгом, каким награждает своих героев преступный мир. Они не жалели себя. У них в картах было написано, что в любую секунду любого дня они могут наткнуться на какого-нибудь сельского полицейского, умеющего стрелять, или слишком быстро войти в поворот и размазаться по асфальту. Вот плата за занятие ремеслом насилия, и сейчас выпал их номер. Это аномалия, это несчастье, возможно, с твоей извращенной точки зрения это даже трагедия, но это случилось, и нам нет в этом никаких денег, и мы трудились слишком долго и напряженно, чтобы бросить все ради какого-то грошового чувства возмездия в отношении человека, который, в конце концов, лишь защищал себя в честной схватке и, судя по всему, просто нажал на спусковой крючок быстрее и прицелился точнее, чем твои ребята. Верн прав. Верн самый умный среди всех Грамли.
— Сэр, вы ничего не смыслите в родственных чувствах. И я разочарован в сыне Верне.
— Сэр, как раз я кое-что смыслю в родственных чувствах. Еще ни один человек не разбирался в них лучше меня. А теперь я скажу, что во всем этом самое интересное. Я убежден, что тебя втянул в это дело кто-то гораздо умнее и круче, чем ты, потому что оно слишком хитроумное, чтобы родиться в такой голове, как твоя. Ты не стратег, твой продукт — грубая сила. Вот что ты продаешь, вот все, что ты знаешь. Но этот план слишком хорош, чтобы передать словами, и ты хочешь отказаться от него, повинуясь не своим инстинктам, а своим интересам. Ты ищешь отговорок, чтобы все закончилось провалом, завершилось долбаным кровавым побоищем, перестрелкой с пистолетами в обеих руках. Да у тебя на лице написано «желание смерти»!
— Ты говоришь мудреные слова, брат Ричард, но они не стоят и плевка по сравнению с традициями семьи Грамли…
— Что у этого человека на тебя есть? Впрочем, готов поспорить, я знаю.
Одна эта угроза, больше чем все остальное, сказанное братом Ричардом, заставила старика замолчать. И как только это произошло, брат Ричард понял, что попал в самую точку, и поспешил добить поверженного противника.
— Тут обязательно замешан секс. Эта твоя ящерица, она словно младенец, которого надо кормить — сколько раз в день? Три, четыре? Ты всесексуален, полисексуален, мегасексуален. Ты унисексуален. Нет слова, чтобы описать, кто ты такой. Наверное, это как-то связано с тем, что у тебя башка забита Богом. Разве не такими же были Дэвид Кореш и Джим как его там, который поил людей «кул-эйдом»?[25] Да-да, именно так, правда? Все эти ребята, все эти жены, их сестры — все это только ради того, чтобы преподобный Олтон Грамли обмакивал свой жезл по три-четыре раза на дню, даже в твоем возрасте. Наверное, в тебе спермы больше, чем в любом из мужчин, родившихся после Чингисхана, отца всех нас, и дело не только в том, что ты знаешь: лишь семейные предприятия приводят к успеху и потому тебе нужна большая семья; кроме того, у тебя есть какой-то извращенный ген, заставляющий трахаться три-четыре раза в день. Если задуматься, у тебя член наверняка размером со сцепку трейлера. Все сходится: твоя слащавая речь, обходительность, ханжество, скрытая беспощадность. Господи, да ты просто один огромный вечный трахающийся двигатель! Это прослеживается и в твоем любимом сынке Верне. Я замечал, как у него зажигаются глаза при виде молоденьких, горяченьких, соблазнительных двенадцатилетних девочек. Стоит одной такой попасться ему на глаза, и он больше ни о чем другом не думает. Нужно молиться о том, что, когда наступит большой день, мысли старины Верна будут настроены на дело, а не на пожарный брандспойт у него в штанах. Нам нужна мудрость Верна, точнее, мудрость нормального Верна, а не безумие Верна возбужденного.
Преподобный заводился все больше и больше. У него на висках вздулись пульсирующие жилки, глаза сжались до размеров шариков от подшипника и приобрели такой же цвет, дыхание стало порывистым и частым. Он возбужденно сжимал и разжимал здоровенные кулаки. Казалось, ему неудержимо хотелось придушить брата Ричарда, и он был всего в одном шаге от этого.
— Но оставим беднягу Верна в покое. В конце концов, он лишь унаследовал то, что дал ему ты. Какие у него были шансы с таким папашей, настолько сексуальным, что порой ему все равно, в какую дыру засунуть? Я прав? О, теперь я все понимаю. Этот человек заснял на видео тебя вместе с каким-нибудь цыпленком, так? С парнем-проституткой. Наверное, даже с мальчиком — вот он, классический пример того, как святой отец протягивает свои алчные лапы к Билли и Бобби, уверяя их, что Господь приказал им спустить штанишки. О, вот в чем дело. Как же я раньше не додумался? Но теперь все встало на свои места.
— Сэр, вы вавилонская блудница, вы антихрист, скрывающийся за улыбающимся лицом и обворожительными речами, однако внутри вы истинный Сатана!
