Он посмотрел на нее. Простота ее слов, то, как она их произнесла, заставили его положить на стол мясо для гамбургера и вытереть руки о фартук.
— Какая работа?
— Любая.
— Когда-нибудь работала официанткой?
— Нет.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Он смерил ее взглядом. Господи, какая же она худенькая! А одежда! Такую даже бы Армия спасения не приняла. Жалкая девочка.
— Где ты живешь, радость моя?
— В мотеле Уилин.
Он скривился.
— Крысиное гнездо. К тому же в двух милях отсюда. Ты что, пешком пришла?
Она показала ему туфлю. В середине была дыра, закрытая картонкой.
Он покачал головой.
— Послушай, радость моя. Ты слишком молода. Я не могу взять тебя. У меня будут неприятности с законом. Ты еще в школу должна ходить, понимаешь?
— Я есть хочу, — сказала она тихо. — А денег у меня нет.
— Где твои родители?
— У меня их нет.
— А родственники?
— Тоже нет.
Он поднял брови. Господи, сколько таких девушек бродит по улицам!
— В зале ты работать не можешь, — сказал он задумчиво. — Сюда на обед заходят полицейские. Посуду мыть можешь?
— Да, — сказала она так быстро, с такой надеждой, что жалость пронзила его зачерствевшее сердце.
— Послушай, радость моя, — произнес он, подходя к ней и заглядывая через круглое окошечко в зал ресторанчика, — мы с женой — владельцы и управляющие этого местечка. Вон она сидит за стойкой кассира. У нас всего две официантки. Я сам все готовлю. Но… — он поскреб подбородок, — иногда у нас запарка.
— Пожалуйста.
— Я дам тебе работу, если ты обещаешь не выходить в зал и не нарываться на неприятности.
— Обещаю, — прошептала она.
Эдди заметил, что в ней чувствовалась странная напряженность. Такое впечатление, что она никогда не улыбалась. Стоя вблизи, он был поражен и встревожен не по годам взрослым взглядом ее глаз, вернее, даже не взрослым, а мудрым, как будто старая и много повидавшая душа поселилась в этом тоненьком молодом теле.
— Плата будет небольшой, — произнес он, сам поражаясь этому приступу щедрости. За двадцать лет борьбы на дороге к успеху подобная слабость случилась с ним в первый раз. — Но на эти деньга ты сможешь жить в более чистом месте, чем твой мотель. Моя сестра держит весьма приличный пансион на Чероки.
— Я буду работать на вас изо всех сил, — тихо проговорила она. — Я никогда не доставлю вам неприятностей.
Эдди заглянул в напряженные карие глаза и увидел там что-то напугавшее его. Неизвестно, что случилось с этой девочкой, какие у нее рубцы на душе, но он никогда не хотел бы быть ее врагом.
— Договорились, — произнес он и протянул грязную руку. — Меня зовут Эдди, жену — Лаверна.
Она не пожала протянутую руку. Она ни к кому не хотела прикасаться. Но ей удалось чуть улыбнуться.
— Очень приятно, Эдди.
— А как тебя зовут, девочка?
Она хотела сказать: Рэчел Дуайер, но остановилась.
Сегодня вечером она начинала новую дорогу к новой жизни. Требовалось новое имя. Вдруг ей вспомнились названия улиц на углу.
— Беверли, — сказала она. — Мое имя Беверли Хайленд.
Хотя ее окружала абсолютная темнота, Алексис знала, где она находится.
В спальне. В клубе «Бабочка».
Она лежала в кровати, обнаженным телом чувствуя прохладу атласных простыней. Она словно парила. Она знала, что если включит свет, то цвет простыней будет переливаться от зеленого до аквамаринового.
В воздухе чувствовался легкий аромат — запах свежесрезанных гардений. Она представила себе белые цветы, стоящие в серебряной вазе на другом конце комнаты. Их аромат наполнял ее легкие, от него кружилась голова, как будто она вдыхала опиум.
Из спрятанных динамиков неслась тихая мелодия арфы.
Она чувствовала себя легкой, беззаботной. Вечной.
Когда кто-то вошел в комнату, она это лишь почувствовала. Ни лучика света не проникло в комнату, когда быстро открылась и закрылась дверь. Она почувствовала присутствие незнакомца в комнате. Что-то нарушилось в ароматном воздухе. А потом она почувствовала чье-то присутствие около кровати, чье-то мягкое дыхание.
Она знала, кто это. Это он.
Она лежала не шевелясь. Сердце стало биться сильнее. Она слегка дрожала. Она уловила его запах. Это был запах миндаля.
Когда простыня соскользнула с ее тела, она закрыла глаза. Прохладный ветер тронул ее обнаженную грудь. Потом рука, легкими, как у бабочки, движениями, погладила ее кожу, грудь. Она тихо застонала.
Он сел на кровать. Она ощущала его близость. Его руки скользнули ей за спину, он прижал рот к ее груди. Так он ласкал ее, кажется, целую вечность, пока она не запустила руки ему в волосы и не приблизила его лицо к своему.
От поцелуя все поплыло в голове.
Он носил бороду. Это возбуждало ее еще больше.
Господи, как же он целуется!
Ей хотелось бы, чтобы их поцелуи продолжались вечно, но когда она почувствовала его тело рядом со своим, ей немедленно понадобилось и другое. Она стала целовать его тело, опускаясь все ниже и ниже. Дыхание его участилось.
Вдруг он прижал ее к себе. Они целовались сидя, лицом к лицу в темноте, одной рукой он держал ее за волосы, другой ласкал грудь.
Он осторожно перевернул ее на живот, лег сверху и медленно, безумно медленно взял ее, не убирая рук с ее груди.
Почти сразу же она достигла пика наслаждения.
Затем он повернул ее на спину и снова начал целовать ее. Она обхватила руками его шею и прижалась к нему. Она молчала — они никогда не разговаривали, но она своим телом говорила ему, чего хочет. Он сводил ее с ума поцелуями, прижимая ее к себе так крепко, что она едва могла дышать.
Потом он снова овладел ею, на этот раз энергично и резко. Она цеплялась руками за простыни, прижимая голову к подушке.
Когда она достигла пика во второй раз, ей казалось, что еще чуть-чуть и у нее остановится сердце.
Вдруг он оставил ее. Она одна парила в пространстве. Потом снова овладел ею, властно и быстро, потому что так велело ее тело.
