И все же были люди, на которых О’Хиггинс произвел хорошее впечатление — привлекательный, хотя и склонный к самодовольству бывший диктатор. Его сумасшедшие планы высадки на чилийском побережье тоже произвели впечатление. Сойдя с корабля в Буэнос-Айресе, Каррера узнал об освобождении Чили. Он написал О’Хиггинсу верноподданническое письмо с просьбой вернуться.
Аргентинский лидер Пуэйрредон, помня об аристократическом происхождении семьи Каррера, рекомендовал обращаться с братьями уважительно. Однако О’Хиггинс был сильно рассержен на них из-за причастности к смерти его наставника Маккенны. Он был тверд в решении не пускать их в Чили. Его неприязненное отношение объяснялось еще и тем, что Пуэйрредон узнал о планах Хосе Мигеля высадиться на побережье Чили. Пуэйрредон арестовал его, чтобы депортировать в Соединенные Штаты, но Каррере удалось бежать и переправиться через залив Ла-Плата в Монтевидео.
Еще один влиятельный член этой семьи, донья Хавьера, жившая в своем доме в Буэнос-Айресе, не осталась в стороне от событий. Ее план был таков: Хуан Хосе и Луис тайно возвращаются в страну и при поддержке военных арестовывают Сан-Мартина и О’Хиггинса или принуждают их уйти в отставку. Если это не удастся, они спровоцируют гражданскую войну. Непопулярная аргентинская армия отправится восвояси, а Перу будет завоевано десятью тысячами чилийцев. Хосе Мигель, находившийся в Уругвае, частично отклонил этот безумный проект. Он считал, что такие действия могут «погубить его братьев». Когда стало известно, что двое людей, изменивших внешность, направляются в Чили, их арестовали и заключили в тюрьму в Мендосе. О’Хиггинс написал Сан-Мартину, демонстрируя непримиримость к противникам:
«Все, что ты рассказал мне о братьях Каррера, нисколько не удивляет меня. Вряд ли что-то, кроме смерти, может их изменить. Поэтому, пока они живы, страну будут раздирать постоянные распри.
…Удача не изменила нам. Мы узнали об их грязных планах и схватили их. Но в следующий раз судьба может быть не столь благосклонна к нам. Единственным средством избавиться от этого зла будет скорая и показательная казнь. Пусть эти ужасные Каррера оставят нас навсегда. Пусть их судят и казнят строже, чем самых заклятых врагов Америки. Пусть их сторонники оставят нашу страну и уедут в другие страны, менее достойные быть свободными».
Но все же О’Хиггинс смягчился. Оба брата Каррера остались в Мендосе, где Луис замышлял покушение на нового губернатора и захват Чили с востока, со стороны Анд.
Однако и этот заговор братьев Каррера был раскрыт — как раз тогда, когда пришли тревожные вести о поражении под Канча-Райада и возникла угроза, что власть в стране вновь перейдет к роялистам. Потоки беженцев устремились по андским перевалам. В числе первых бежал главный советник Сан-Мартина Бернардо Монтеагуадо, порочный, беспринципный и жестокий аргентинский мулат. Он думал, что все потеряно, и спасал свою шкуру. Он объявил властям Мендосы, что в этот критический для чилийского государства момент Сан-Мартин и О’Хиггинс хотят, чтобы братья Каррера были казнены. На самом деле они удовлетворили прошение жены Хуана Хосе об освобождении братьев и уже послали распоряжение губернатору Мендосы.
Но было слишком поздно. Сначала Луис, разгневанный известием о предстоящей казни, неиствовал, но потом взял себя в руки и раскаялся в содеянном. Он уговаривал брата прекратить истерику и спокойно встретить смерть. Сразу же после казни пришло известие о победе чилийцев под Майпу, а вместе с ним и указание О’Хиггинса об отмене казни братьев Каррера.
В Сантьяго очень бурно отреагировали на казнь братьев Каррера — представителей одной из самых знатных семей страны. Ответственность за расправу возложили на аргентинца Сан-Мартина, ирландского плебея О’Хиггинса и их ложу «Лаутаро». Толпа ворвалась во внутренний двор правительственного дворца. Лидеров бунтовщиков привели к О’Хиггинсу, который лежал в постели, потому что рана, полученная им под Канча-Райада, еще не зажила. Выслушав их, он надменно объявил, что не имеет более желания оставаться на посту Верховного правителя страны.
Монтеагуадо устроил так, что один из самых последовательных сторонников братьев Каррера, Мануэль Родригес, который вместе со своими «Гусарами смерти» пытался свергнуть правительство О’Хиггинса после поражения под Канча-Райада, был застрелен при попытке к бегству. Это было сделано против желания О’Хиггинса, но многие сочли именно его виновным в убийстве Родригеса.
Рассказывали, что, когда Хосе Мигель узнал о казни братьев, он не мог сдержать ярости и забросал Чили такими воззваниями: «Кровь братьев Каррера жаждет отмщения! Отомстите за них, соотечественники! Пусть будут прокляты деспоты Южной Америки… Чили может стать колонией Буэнос-Айреса, как когда-то была колонией Испании… Из Аргентины присылают правителей в провинции и города, генералов и армии к нашим границам».
В доме доньи Хавьеры собрался истребительный отряд. Он должен был отправиться в Чили, чтобы убить О’Хиггинса и Сан-Мартина, но заговор был раскрыт. Злодейку бросили в тюрьму.
После падения правительства Пуэйрредона в 1820 году не только Сан-Мартин игнорировал правительство Буэнос-Айреса. Аргентина распалась на несколько провинций, которыми управляли военные. Хосе Мигель Каррера вернулся в столицу и создал Чилийский легион, насчитывавший шестьсот солдат. Среди множества вооруженных банд, опустошавших селения и города центральной части Аргентины, его была самой крупной. В Чилийский легион потянулись индейцы — их привлекала возможность грабить безнаказанно.
Индейцы легиона отличались особой жестокостью. Они были готовы пересечь Анды и войти в Чили. Город Сальта был разграблен. Всех мужчин вырезали, женщин изнасиловали, а детей увели в рабство. В конце концов губернатор Куйо схватил Хосе Мигеля. Последний и наиболее опасный из братьев Каррера был под конвоем доставлен в Мендосу. Там его казнили на той же площади, что и его братьев. «Я умираю за свободу Америки!» — крикнул он перед смертью. Тело Хосе Мигеля было четвертовано и в железной клетке выставлено на обозрение, как это делалось в колониальные времена. Он и в самом деле заслужил такое возмездие в Аргентине — стране, которую грабил. В Чили, где для некоторых Хосе Мигель все еще оставался героем, кое-кто поплакал о нем.
О’Хиггинс так отзывался о братьях Каррера и их легионе в письме к губернатору Куйо: «Эти люди осмелились разрушить страну, разделив ее на части. Их настигла справедливая кара. Они пали жертвой собственной жестокости и пагубных страстей. Такие чудовища должны быть раздавлены прессом законной власти и справедливости. От них должен отвернуться весь мир».
К 1822 году правительство О’Хиггинса, пробывшее у власти около пяти лет, стало постепенно утрачивать популярность. Созданный военно-морской флот был готов переправить военную экспедицию в Перу. Однако это предприятие оказалось слишком дорогим. Ресурсы Чили были истощены, но Сан-Мартин продолжал требовать деньги для осуществления своего плана. Тем временем юг Чили погрузился в хаос. Главарь бандитов Висенте Бенавидес привел туда большую армию сторонников роялистов и индейцев, грабивших страну. В провинции Консепсьон бандиты творили жуткие бесчинства, от которых страдало население. По улицам в поисках пищи слонялись голодные женщины, дети и старики.
Национальная казна была пуста. О’Хиггинс жаловался, что «здесь нет никого, кто мог бы одолжить мне деньги, даже под сорок процентов прибыли. У нас нет денег, чтобы платить нашей армии на юге. С тех пор как экспедиция отправилась в путь, государственным служащим, включая меня, не платят зарплату. Дела настолько плохи, что мне приходится каждый месяц унижаться и просить кого-нибудь одолжить пятьсот песо на самое необходимое».
Реформы О’Хиггинса вскоре обратились против него самого. Он бросил вызов могущественным семьям страны, которые поддерживали испанцев. «Аристократия вызывает у меня отвращение, — заявлял он, — равенство — мой идол». Титулы были отменены, гербы сняли с домов. Чилийская знать язвительно говорила, что это была месть незаконнорожденного сына.
О'Хиггинс объявил войну и церковникам, которые также поддерживали роялистов. Епископ Сантьяго был сослан в Мендосу. Некоторые обряды церкви были запрещены. О’Хиггинс возобновил реформу, которую когда-то ввел его отец. Покойников теперь хоронили на кладбищах, а не при церкви, что, по мнению О’Хиггинса, было негигиенично. Такие перемены вызвали сопротивление у многих верующих. Его попытка религиозной модернизации вызвала противостояние. О’Хиггинса забавляли мысли о возможном запрещении исповеди и обета безбрачия католического духовенства. Его с трудом уговорили не выносить эти планы на обсуждение.
