– А когда вы остановились возле парка, сэр, чтоб пройти в туалет, было примерно четверть…
– Да.
– Менее чем через полчаса после того, как вы уехали из дому?
– Я вчера ел карри, вот живот и прихватило. Сами знаете, как оно бывает…
– Да, сэр. Конечно, – отвечал полицейский.
Туалет в парке был известен как место ночевок всяких бродяг, на что полиция была бы рада не обращать вообще никакого внимания, если только какой-нибудь добропорядочный гражданин не обращался с жалобой к начальнику городской полиции.
– И на какое время вы оставили машину? Минут на десять?
– Меньше. Гораздо меньше. Минут на пять максимум.
– Стало быть, тот, кто угнал вашу машину, действовал очень быстро, он знал, что делал…
– Да так оно обычно и бывает, не правда ли?
– А не могло так случиться, что вы забыли ключи в машине?
– Господи, конечно, нет! Я же не дурак!
– Конечно, сэр. – Полицейский приложил все силы, чтобы не хмыкнуть.
Машину нашли через день, в обнимку с фонарным столбом, к югу от Стокпорта. Шейн Доналд умудрился заблудиться, повернул назад, но вместо юго-запада, как собирался, в конце концов двинул на юго-восток от Манчестера. Здорово разогнавшись на пустом участке шоссе, он вынужден был резко повернуть, чтобы избежать столкновения с почтовым автобусом, и потерял управление. Не считая нескольких синяков и ссадин и рассеченной кожи на лбу, он легко отделался и, схватив свою сумку, сделал оттуда ноги, немного прихрамывая.
Примерно час спустя Доналду в кои-то веки крупно повезло: он наткнулся на маленький передвижной парк аттракционов, который как раз размещался на небольшом пустыре, – детский автодром «Доджемс», почти антикварные «гигантские шаги», несколько каруселей и разных павильонов, огромная надувная горка, на которую маленькие дети обычно взбираются по натянутым крест-накрест веревкам, а потом скатываются, кувыркаясь, вниз, вопя при этом от восторга. Пять спусков за два фунта, взрослые не допускаются, обувь снимать обязательно.
Доналд побродил вокруг, пока не разговорился с человеком, который вроде бы был здесь боссом, немного похвастался своим прежним опытом работы в этой области, и его приняли – собирать деньги у подножия этой надувной горки на пару с каким-то угрюмым хорватом.
Волосы у него теперь были острижены очень коротко, так что издали он смотрелся почти лысым и его можно было принять за молодого человека от девятнадцати до тридцати лет; от остальных его отличал лишь кусок лейкопластыря, закрывавший порез на лбу. Сходство с фотографиями, напечатанными к этому времени во всех газетах, было незначительным.
Ближе к концу первого дня работы в этом парке, уже вечером, в сущности, когда зажглись все фонари, а от ларька, где торговали хот-догами, тянулся сладковатый запах подгоревшего лука, он вдруг обратил внимание на девушку, стоявшую в центре шестигранного павильона для игры в дартс. Наберешь пятьдесят очков или больше – получишь приз, повторные броски не допускаются, попадание в центр мишени – двадцать очков, собственными дротиками не пользоваться. Она стояла там, щурясь от света, ее кожа отливала красным в неоновом освещении, вокруг сплошные мягкие игрушки и шляпы стетсон, а в руке набор дротиков с зеленым оперением.
– Хочешь попробовать? – спросила она.
Доналд пожал плечами и покачал головой. Он уже с четверть часа болтался вокруг этого павильона, может, даже больше. Отходил в сторону и снова возвращался, стоял рядом, держа в руках пакет пончиков в сахаре.
– Иди сюда, попробуй, чего ты? Я с тебя денег не возьму.
Она говорила с каким-то странным акцентом, не очень сильным, вроде бы северным. Он опустил пакет с пончиками на землю и взял у нее дротики. Дротики, конечно, были легонькие, да он давно уже знал, что они именно такие, потому что у них сердцевина высверлена. Такими в цель попасть попросту невозможно. Он набрал семнадцать очков, и она предложила ему в качестве приза игрушечного медвежонка – бледно- оранжевого, с пуговицами вместо глаз и пастью, вышитой черной ниткой. Вместо того чтобы отказаться, он поблагодарил ее и сунул игрушку за пазуху.
– Вот, – сказал он, протягивая ей пакет, уже потемневший от пропитавшего его масла. – Угощайся.
У нее была серебряная сережка в левой ноздре, теперь он хорошо ее разглядел. Волосы острижены коротко. Когда она вонзила зубы в пончик, сахарная пудра прилипла к ее верхней губе.
– Меня зовут Эйнджел, – сказала она. – А тебя?
– Шейн.
Вокруг шатались небольшие банды юнцов, кричали, толкались, пили что-то из банок. Когда один из них, не сумев попасть хотя бы двумя дротиками из трех даже в край мишени, начал вякать на Эйнджел, обозвав ее шлюхой, обманщицей и еще как-то, Доналд вдруг вырос прямо перед ним и велел проваливать; к его удивлению, юнец именно так и сделал, правда, пообещав набить ему морду, – но скорее всего просто чтобы не уронить себя в глазах приятелей.
– Спасибо, – сказала Эйнджел. – Только не стоило беспокоиться. Тут все время такое случается. Даже хуже.
– Да не за что, – пробормотал Доналд.
Около двух ночи, когда парк закрылся, он сдал выручку хозяину надувной горки и снова пришел к ней, чтобы помочь убрать все на ночь, закрыть ставнями павильон.
– Спасибо, – снова поблагодарила его она.
– Не за что.
– Куришь? – спросила она.
– Ага. Почему бы и нет?
Эйнджел набила косячок, чиркнула спичкой, раскурила и протянула его Доналду. Они отошли на край пустыря и сели.
– Ты где ночуешь? Здесь или еще где?
Доналд пожал плечами:
– Да я хотел раздобыть у кого-нибудь одеяло и лечь прямо тут, на земле. Сейчас не холодно.
Она взяла у него косячок, затянулась, глубоко вдохнув дым. Недавно школу кончила, решил Доналд. Лет шестнадцать, может, семнадцать.
– А ты? – спросил он.
Эйнджел ткнула пальцем в небольшое скопление фургонов:
– Мы там вместе с Деллой живем. Она вроде как взяла меня к себе. Уже несколько месяцев. Нормальная баба.
Доналд кивнул, потом спросил:
– Эйнджел,[28] наверное, не настоящее твое имя?
– Самое настоящее. Эйнджел Элизабет Райан.
– А я думал, это хохма.
– Это мой папочка так схохмил.
Они сидели и курили, прислушиваясь к частым взрывам смеха, доносившимся откуда-то со стороны парка, к шуму машин на шоссе позади них, проносившихся мимо с громко орущими радиоприемниками.
– Шейн…
– Да?
– Ты тут останешься или что?
– Босс сказал, что я могу работать на этой горке и дальше, если хочу.
– И ты будешь?
– Ага, некоторое время. Несколько дней. А что?
– Это у тебя что? – спросила она, указывая на пластырь у него на лбу, но не прикасаясь к нему.
Шейн улыбнулся:
– Машину разбил.
