опять-таки обнаружил закрытую дверь, чего раньше не было.
Лампочка горела ровно. Я мог бы подождать здесь, ведь через два-три часа начнет светать. Но жажда, ставшая невыносимой, заставила меня тащиться наверх, к ванной. В ванных всегда есть замки — эта мысль была для меня путеводной, пока я поднимался по скрипучей лестнице. Как и внизу, дверь в коридор, ведущий к спальням, теперь тоже была закрыта.
Ванная оказалась приоткрытой — такой я видел ее и в последний раз, — но дверь, ведущая на чердачную лестницу, была распахнута, и откуда-то сверху тоже поступал свет. Чердак, где я был зачат, мелькнула в голове тупая мысль, и я тут же поправился: нет, это был другой Джерард.
Я толкнул дверь в ванную. Но свет здесь не работал, а щеколда была густо покрыта ржавчиной. Я придерживал дверь ногой, пока жадно пил холодную воду с металлическим привкусом. Стеклянное окошко двери пропускало свет… Но что если лампочки опять погаснут и кто-то начнет ломиться в дверь?.. На лестнице я хотя бы мог побежать.
Половицы отчаянно скрипели подо мной, когда я вновь вышел на площадку. Кто бы ни включил в доме свет, он должен был знать, что я здесь. Но чего он ждет? Почему закрыл все двери? В конце концов, почему выпустил меня из подвала?
Возможно, он побежал за подмогой.
С того места, где я стоял, хорошо просматривался путь на чердак. И что-то в чердачной лестнице — нет, скорее, в лестничной площадке чердака, — как мне показалось, изменилось. Я сделал шаг вперед и увидел, что в черной панели стены появился проем.
И опять какая-то неведомая сила, недавно увлекшая меня в подвал, повела на чердак. За проемом в стене оказалась похожая на пещеру комната с низким потолком; здесь было темно, если не считать тусклого света от настольной лампы, в тени которой скрывалась поверхность большого письменного стола. Перед столом стоял стул с высокой спинкой, тяжелые шторы закрывали стену за ним. Вдоль противоположной стены располагались книжные шкафы; кресло и кушетка — как в библиотеке; всевозможные шкафчики. Пол устилал толстый ковер; пахло пылью и старой тканью, бумагой и лекарством, напоминающим хлороформ или формальдегид. Все было тихо и неподвижно.
Словно завороженный светом лампы, я двинулся к столу. Предмет неясной формы, стоявший в тени, оказался монитором компьютера. Экран его был темным. Боязливо оглядевшись по сторонам, я приподнял абажур лампы и увидел, что ящики стола были чуть выдвинуты, как будто кого-то вспугнули в самый неподходящий момент. В верхнем правом ящике лежала толстая рукопись, название которой было скрыто под черной резинкой, перетягивавшей пачку. Новелла. В. Х.
В нос мне ударил запах псины и пыли, и я снова ощутил себя десятилетним мальчишкой, который шарил в туалетном столике матери душным январским днем. Перед глазами встал большой почтовый конверт, адресованный Ф. М. Хадерли: вверху наклеен целый ряд английских марок с толстыми черными полосами гашения, разрез с одной стороны, вмятины от рукописи «Призрака»…
Видение тут же исчезло, но оставило меня в полной уверенности, что я пропустил нечто жизненно важное. Я потянул на себя левый ящик, и он плавно выкатился, явив мне длинный ряд папок, набитых бумагами… Нет, письмами…
Мои письма к Алисе. Все до единого. Электронные послания последних дней и более ранние — отпечатанные сначала на лазерном, а до того — на матричном принтере, а еще раньше на электрической и механической пишущей машинках, и наконец, самые первые — написанные каракулями тринадцатилетнего подростка: «Уважаемая мисс Саммерз, большое спасибо за письмо. Я бы очень хотел иметь друга по переписке…»
Этого не может быть. Должно быть, у меня сотрясение мозга, галлюцинации; я проснусь через минуту, у себя в номере, в отеле. Это был тот самый ночной кошмар, в котором сознаешь, что он происходит во сне. Я стоял, тупо уставившись на папку, которую держал в руках, пока ее содержимое не выскользнуло и не разлетелось по клавиатуре компьютера. Тотчас замигали зеленые и оранжевые огоньки, зашумел вентилятор, и вспыхнул экран.
«Джерард!» Тихий вкрадчивый шепот раздался у меня за спиной. Из тени выплыла призрачная фигура в белом и проскользнула к двери. Зашуршали портьеры, дверь захлопнулась, ключ провернулся в замке. Когда фигура приблизилась к свету, я разглядел, что она высокая, похожая на статую и на ней подвенечная фата; длинная белая фата облаком окутывала каштановые волосы, ниспадавшие до плеч — совсем как в моих мечтах об Алисе. Ее руки были полностью скрыты длинными белыми перчатками, и платье тоже было белым, с высокой талией. Маленькие цветочки мелькали и в складках фаты, и в прядях волос — пурпурные цветочки, вышитые на платье.
— Мой верный рыцарь, победитель, — прошептала она. — Теперь можешь требовать награду.
— Кто ты?
— Я — Алиса, конечно. Разве ты не хочешь поцеловать меня? — Это был тот самый голос, который я слышал в библиотеке — мелодичный, нежный, с легким шипением, рождающий странное эхо, как будто хором шептали сразу несколько голосов.
Фигура приближалась ко мне. Я попятился назад, обогнув стол, и фигура остановилась в нескольких шагах от меня. Густая вуаль надежно скрывала черты лица.
— Ты, кажется, не рад мне, Джерард. Может, потому, что я мертвая?
Я издал какой-то неопределенный звук.
— Видишь ли, я умерла — возможно, я просто забыла сказать тебе об этом. Я погибла в той аварии, вместе с родителями. Но я все равно хочу тебя, Джерард. Твою душу и тело. Навсегда.
Пол покачнулся подо мной. Я схватился за край стола и усилием воли попытался заставить себя проснуться, но фигура в вуали все не исчезала. Это не может быть наяву.
— О, но это так. — Мне не верилось, что я мог произнести это вслух. Я хотел спрятаться за шторами, но знал, что упаду, как только отпущу стол.
— Ты же не хочешь уйти, Джерард? Это было бы так грубо с твоей стороны. Мы ведь еще не занимались любовью. А ты всегда говорил, что хочешь этого.
Она приблизилась еще немного.
— Может, мне снять вуаль, Джерард? Или ты не любишь мертвых женщин? Нет? Тебе хочется убежать? Там, у тебя за спиной, балкон, ты можешь броситься с него.
Фигура в вуали уже огибала стол, неумолимо приближаясь ко мне. Я вдруг заметил, что она двигается в каком-то странном ритме, как в немом кино.
Я продолжал пятиться, пока не наткнулся на открытый ящик с рукописью Виолы. На какое-то мгновение я словно увидел перед собой искаженное гневом лицо матери, когда она застала меня в своей
