беззаконием. Этот некрасивый поступок был совершенно не в духе Данкена. Доктора Дженнера несколько озадачило то, что Мельбурнская компания протестовала так слабо; когда же правительство выдало Рэнду субсидию для откачки воды из шахт, он просто ушам своим не поверил.
Он отнесся к просьбе Рэнда о второй субсидии с большим подозрением. Как ни жаль ему было отрываться от своей работы ради расследования этого дела, он решил разобраться в нем до конца.
Доктор Дженнер не спеша вернулся в свой номер, зажег лампу и присел к столику. Он всегда возил с собой перо и бумагу и с дороги писал подробные отчеты в министерство. Помимо этого, доктор Дженнер занимался разнообразной литературной работой: его перу принадлежали учебники почвоведения и минералогии; кроме того, он регулярно печатал в социалистических и других прогрессивных органах штата Куинсленд статьи по политическим и экономическим вопросам.
Перо его быстро бегало по бумаге. Бабочки, мушки и всякая мошкара кружились вокруг лампы и падали на бумагу, но он не обращал на них внимания. Вдруг за дверью кто-то сказал:
— Доктор Дженнер живет в этом номере, — и сейчас же раздался решительный стук в дверь.
— Войдите, — сказал доктор Дженнер, продолжая писать. У него был звучный, слегка гортанный, но не резкий голос.
Дверь открылась; Дженнер поднял голову и увидел невысокого рыжеволосого человека в рубашке с открытым воротом и легких серых брюках.
Это был Джордж Рэнд.
— Имею честь видеть доктора Дженнера? — шутливым тоном спросил он.
— Да, — ответил Дженнер, откладывая в сторону перо. — Чем могу служить?
Маленький человечек подошел к нему с протянутой рукой.
— Меня зовут Рэнд, доктор! Я арендатор рудников «Леди Джоан» и «Джилоуэлл».
Дженнер встал и, глядя на своего посетителя сверху вниз, пожал ему руку.
— Насколько мне известно, — продолжал Рэнд, — вы приехали по поводу моего ходатайства о субсидии в десять тысяч фунтов.
— Этим, да, я занимаюсь. — Дженнеру с трудом давался синтаксис, и иногда он строил фразы несколько странно. Он говорил скороговоркой, то повышая, то понижая голос.
— Надеюсь, док, вы мне посодействуете, — развязно сказал Рэнд, садясь на стоявшую в углу кровать и подминая под себя накинутую на нее сетку от москитов.
— Как государственный служащий, я буду действовать в интересах народа.
— Чего ради беспокоиться о государстве, доктор! Немножко попользоваться за счет государства — вовсе не грех. — Не сознавая своего цинизма, Рэнд с видом заговорщика нагнулся к Дженнеру. — Вот что я вам скажу, док. Рудниками заправляет синдикат — я и еще два человека, которые сидят в правительстве. Четвертый пай еще свободен. Составьте доклад в нашу пользу — и этот пай будет ваш.
Доктор Дженнер возмущенно выпрямился.
— Вы хотите меня подкупить?
— Ну, зачем такие слова, доктор. Это просто деловое предложение.
— Вот как? Я напишу доклад со всей справедливостью. Но раз уж вы пришли ко мне с такими разговорами, то могу вам сказать, что я возражал и против первой субсидии. Все же завтра утром я приду к вам и расследую ваше ходатайство. А сейчас вам, пожалуй, лучше уйти, мистер Рэнд.
Рэнд попытался было продолжать уговоры, но доктор Дженнер подошел к двери и сказал, с трудом сохраняя самообладание:
— Уходите, мистер Рэнд. Я начинаю терять терпение, да.
Джордж Рэнд помедлил немного, потом вышел; Дженнер с силой захлопнул за ним дверь и снова сел за стол. Он попробовал было писать, но никак не мог сосредоточиться. Он чувствовал, что тут пахнет мошенничеством более крупным, чем он себе представлял. Дженнер решил непременно докопаться до самой сути.
После разговора по междугородному телефону со своим управляющим в Перте Джон Уэст очутился лицом к лицу с серьезной проблемой. Ему сообщили, что правительство Западной Австралии намерено провести закон, запрещающий частным лицам держать конноспортивные предприятия с целью извлечения доходов, будь то бега или скачки. В Западной Австралии Джон Уэст, помимо прочей собственности, владел еще двумя ипподромами. Он мог бы уступить эти ипподромы по хорошей цене, но обладание ими давало власть. Деньги интересовали Джона Уэста теперь только постольку, поскольку они являлись мерилом власти. Он велел управляющему ждать его распоряжений и обещал немедленно послать кого-нибудь в Перт.
Фрэнк Лэмменс предложил снарядить туда Ренфри, но Джон Уэст не согласился на том основании, что Ренфри бывает иногда «круглым идиотом».
Джон Уэст знал, что этот законопроект — не что иное, как попытка его пертских конкурентов вытеснить его. Это была хорошо спевшаяся между собой шайка, которая действовала способами, весьма схожими с его собственными. Поездка в Перт могла оказаться делом нелегким и даже опасным.
— А что, если послать Боба Скотта? — сказал Лэмменс.
— Вздор! Разве можно поручать такую работу политическому деятелю? Каждого нужно использовать в его сфере. А что, если… Куда девался Барни Робинсон?
— Никуда он не девался. Пишет статейки о боксе для «Соколенка».
— Интересно, согласится он поехать или нет? Барни очень популярен. Умеет с людьми обращаться. Вот только захочет ли он?
— После истории с Дарби — вряд ли.
— Ну, Барни не станет помнить зла. Он человек слабый. По-моему, он вернется к нам, если ему приходится туго.
— Говорят, дела у него идут неважно.
— Попробуйте его разыскать, и пусть он придет ко мне.
Барни Робинсон добирался до города пешком, так как денег на трамвай у него не хватило. На нем был потрепанный костюм, помятый котелок и стоптанные ботинки; цепочки для часов он не носил, ибо часы давно уже снес в ломбард. Барни очень исхудал, одежда висела на нем мешком.
Флорри три раза в неделю ходила на работу; Барни это очень огорчало, но на те деньги, которые он получал за свои статейки о боксе в захудалой спортивной газетке «Соколенок», прожить было нельзя. И все-таки Барни видел, что Флорри сейчас гораздо счастливее, чем в те времена, когда он получал у Джона Уэста большое жалованье.
Барни был озадачен, когда ему сообщили, что его хочет видеть Джон Уэст.
Перед выходом из дому его стали волновать какие-то неясные надежды. Когда он подходил к городу, это смутное волнение стало более определенным — Барни надеялся, что Джон Уэст предложит ему работу. Барни было немного стыдно, но надежды разгорались все сильней, и в конце концов он стал искать для себя оправданий. Ведь он так любит бокс. Работа у Джона Уэста давала ему большое удовлетворение: он выходил на ринг и объявлял спортивные новости, сочинял рекламы, открывал молодые таланты, отстаивал права боксеров перед Джоном Уэстом и Лэмом, проводил раунды в гимнастических залах — и все любили «старину Барни», друга боксеров. Заметки о боксе в «Соколенке» никоим образом не могли заменить прежней работы, а положение боксеров, с тех пор как он ушел от Уэста, стало значительно хуже. Вернувшись на прежнее место, он, Барни, все же смягчал бы худшие проявления деспотизма Джона Уэста. А в городе у Уэста не было даже ни одного конкурента, которому Барни мог бы предложить свои услуги.
Барни был не способен долго таить в себе злобу: что толку снова воскрешать историю с Дарби? Лу Дарби уже отошел в область преданий.
Но как быть с Флорри? Когда Барни рассказал ей об обстоятельствах смерти Дарби, она сказала: «Чего же еще можно ждать от Уэста? Он негодяй до мозга костей, и ты это знаешь». Флорри была ему верным другом в самые тяжкие времена, но она не потерпит, чтобы он вернулся к Джону Уэсту. Барни пожал плечами и усмехнулся — рано еще загадывать. Джон Уэст пока что не предлагал ему работу.
— Ты хотел меня видеть, Джек?
— Да, Барни. Как живешь?
