говорит, что вы этого хотите.
— Я не посылал Келлэера к Тому. Скажите Тому, чтоб он и не думал подавать в отставку. Завтра я его навещу.
Джон Уэст поехал к Трамблуорду в такси; он застал больного в бреду, глаза его были вытаращены, бледное лицо в каплях пота.
В бессвязном бормотанье больного Джон Уэст с трудом разобрал отдельные фразы: — Лучшее средство — забастовка… Социализм — вот единственный выход… Я ни в чем не виноват, Гилберт говорит неправду… — Трамблуорд метался в постели и порой судорожно взмахивал руками, словно отражая удар. — Стиральную машину мне подарил Уэст, а с тех пор я на него не работал. Я ни в чем не виноват. Бедняки погибнут, и воронье расклюет их тела. Кампания против воинской повинности — вот была драка! Все это ложь… Человеку есть-пить надо… Вся жизнь — мыльный пузырь… Я не виноват…
Трамблуорд умер на другой день. Согласно завещанию, его кремировали и похоронили без церковных обрядов. Джон Уэст присутствовал на похоронах, предварительно испросив на это разрешение у архиепископа.
При выдвижении кандидатов на место, освободившееся после смерти Трамблуорда, Джон Уэст и Пэдди Келлэер поддерживали лейбориста, члена керрингбушского муниципалитета. Католическое действие также выдвинуло своего кандидата.
В дни предвыборной кампании Джону Уэсту позвонил Парелли и предложил ему поддержать кандидата Католического действия. Решив на этот раз пойти наперекор церковникам, Джон Уэст ответил: — Я держусь в стороне от этой кампании и советую вам сделать то же. Лучше вам не вмешиваться в выбор кандидатов от лейбористской партии, от этого церкви один только вред.
Ставленник Джона Уэста с легкостью одержал победу. Но радость Джона Уэста была недолговечна; вскоре он снова впал в угнетенное состояние, которое еще усилилось, когда через месяц после выборов он узнал, что его брат Джо скоропостижно скончался.
На Джона Уэста нахлынули воспоминания о далеком прошлом, и он от души пожалел, что жизнь разъединила его с Джо. Сквозь туман прожитых лет вспомнилось ему, как они с Джо дружили мальчишками, вспомнилось, что это брат подсказал ему мысль открыть тотализатор, который положил начало его богатству, и что Джо не раз уговаривал его не обижать старуху мать. Но Джон Уэст отмахнулся от упреков совести; ведь он зато до последнего дня платил Джо десять фунтов в неделю, даже когда тот стал совсем стар и уже не мог работать.
Во время заупокойной службы Джон Уэст размышлял о том, сколько осталось жить ему самому. Потом, когда гроб выносили из церкви, он исподлобья поглядел по сторонам. Церковь была полна народу, все больше друзья Джо; но Джон Уэст с досадой увидел и многих своих ставленников и подручных. «Зачем они здесь? Только чтоб подольститься ко мне», — подумал он. Брэди, Дэвисон, Криган и другие парламентарии. А Годфри Дуайр, который вечно жаловался, что Джо не справляется с работой на ипподроме, — он зачем явился? Кори и Лэмменс тоже пришли, только чтобы ему угодить; и тот и другой надеются после его смерти прибрать к рукам империю Джона Уэста. Они уже и сейчас дерутся за наследство!
Внезапно он ощутил величайшее презрение ко всем этим людям. Мошенники! Подхалимы! Что им за дело до Джо? Все вместе взятые они Джо и в подметки не годились.
Когда Джон Уэст садился в ожидавшее его такси, к нему подошел Билл Брэди и начал: — Разрешите выразить вам искреннее соболезнование…
— Зачем? С какой стати? Вы даже не знали Джо.
В эту минуту Джон Уэст ясно понял, что, обладая той властью, какой он добивался всю жизнь и наконец добился, нельзя рассчитывать на искреннюю дружбу: все, что говорят и делают окружающие его люди, подсказано своекорыстием.
Два месяца спустя, в ясный субботний день, Джон Уэст прохаживался в толпе перед трибунами, отведенными для членов клуба на Флемингтонском ипподроме. Он был здесь впервые после 1905 года, когда его Шелест взял кубок Каулфилда и когда Уэста лишили права пускать лошадей на состязаниях Скакового клуба штата Виктория.
Джон Уэст как будто даже сутулился меньше; вид у него был спокойно-презрительный. Я одержал верх над ними, говорил он себе. Когда-то они выгнали меня, но вот я снова здесь.
Добился он этого своим обычным приемом. В новом клубе, созданном на основании закона о реформе конного спорта, вице-президентом стал У. Беннет, а одним из членов правления — Нед Хоран. Руками этих двоих Джон Уэст и подготовил свое сегодняшнее торжество. Пока недостаток строительных материалов не давал новому клубу возможности оборудовать свой ипподром, ему разрешили устраивать состязания в Флемингтоне. Джон Уэст был членом нового клуба, и его членский билет открыл ему доступ в святая святых ипподрома.
Он старался, чтобы все видели его, любезно раскланивался с несколько смущенными членами правления, заключал пари с букмекерами. Но он скоро устал и, не дождавшись конца, уехал домой. Он сидел, утомленно откинувшись на подушки, и думал, что все это сегодня было ни к чему. Только одним способом он мог бы отплатить Скаковому клубу штата Виктория: забрать в свои руки вечерние бега, которые каждую субботу собирают до тридцати тысяч зрителей, отбивая публику у скачек, бокса и борьбы.
При одной мысли о вечерних бегах Джона Уэста охватывала и злость и жалость к самому себе. Он надеялся, что из этой затеи ничего не выйдет, а между тем строгий контроль над состязаниями и высокие ставки привлекли широкую публику и вызвали подъем в коннозаводстве. Чтобы отвести душу, Джон Уэст стал распускать всякие слухи, заставил спортивных обозревателей печатать неблагоприятные отзывы, подослал в Объединение наездников своих агентов, чтобы посеять в нем раздор и опорочить Флеминга, секретаря Объединения и его представителя в Управлении беговым спортом. И все же бега процветали, хотя и в этом спорте быстро устанавливалось то же положение, что и в скаковом: богатые владельцы конюшен и коннозаводчики вытесняли мелких. Наездники сумели доказать даже Джону Уэсту, что при строгом и действенном контроле они готовы состязаться честно и с большим спортивным подъемом.
— Выиграли, мистер Уэст? — прервал его раздумье голос шофера такси.
— Что? Я? Нет, сегодня неудача. Последнее время я плохо слежу за скачками. Предпочитаю футбол.
В этот вечер Джо привел домой к обеду свою невесту. Это была веселая, добродушная и милая девушка, которая любила спорт и неплохо разбиралась в нем. Она и Джо несколько раз бывали с Джоном Уэстом на состязаниях по боксу и футболу. Она изредка бывала в доме Джона Уэста, и он всегда был ей рад.
За столом разговор шел то о футболе, то о скачках. Джо, который всегда болел за керрингбушскую команду, с торжеством сообщил отцу, что Керрингбуш выиграл со счетом 2:0.
Этот обед напомнил Джону Уэсту давно прошедшие времена, когда за столом собирались все дети, когда дом оглашался смехом и болтовней Мэри, Марджори, Джона и их друзей. Он, кажется, отдал бы все свое богатство, лишь бы вернуть то время. Марджори и Джон умерли, но Мэри… Если бы она была сейчас здесь!
Нелли Уэст не вставала с постели, за ней ходили сиделка и горничная. Хотя она все еще жаловалась на боли в спине, доктор Девлин сказал Джону Уэсту:
— Это просто возраст и больше ничего; ваша жена могла бы чувствовать себя неплохо, но вся беда в том, что она утратила всякий интерес к жизни.
Джон Уэст и Нелли говорили друг с другом только в присутствии посторонних. Глухая ненависть разделяла их. И сейчас, глядя на ее пустой стул, Джон Уэст подумал, что она немало сделала, чтобы разрушить его домашний очаг: если б не ее измена, быть может, он на старости лет был бы окружен семьей.
Сын с невестой ушли в кино, а Джон Уэст уселся в столовой у камина. У входной двери позвонили — мальчик принес спортивную вечернюю газету. Джон Уэст попытался читать, но скоро отложил газету и устало поплелся к себе в спальню.
