сумасшедшая Перье и ее полубезумный старый отец вовсе не то, что они надеялись получить. Да-да! Быть может, они сожгли ее. Но тогда — она сейчас с тобой, Христос всеблагой и всемогущий. А я, я… я — никогда не буду с тобой. И ни с кем. Я всегда буду… одна.
Женщина упала на руки Рогана почти без чувств.
Расставание было тяжелым. Герцог, печальный и недоумевающий, спустился в лодку, которая отвезла его к тому самому месту, где он сел в нее прошлой ночью. Вечерело. Снова пестрая публика потянулась к площади, снова кафе и казино, расположившиеся под портиками, с трех сторон окружавшими площадь Святого Марка, принялись наполняться любителями вина и острых ощущений.
Проходя мимо площади, герцог Роган постарался обойти шумную толпу стороной. У подножия Лестницы Гигантов он заметил знакомую фигуру. Это был его гондольер Гвидо. Герцог остановился в тени, желая проверить возникшую догадку.
Гондольер крадучись взбежал по ступеням и, опасливо поглядывая на алебардщика, стоящего на страже у Дворца, приблизился к одному из отверстий в дворцовой стене, окруженных барельефами в виде львиной головы, которые были известны тем, что в них опускали тайные доносы. Гвидо опустил в «Львиную голову» свернутую в трубочку бумагу и заскользил по лестнице, спеша убраться подальше.
Герцог понял, что его гондольер только что донес правительству Республики о том, что его синьор вчерашней ночью тайно отправился на свидание, переоделся в костюм Арлекина и исчез на сутки, уйдя от погони верных людей, оплачиваемых государством для службы подобного рода.
Когда Роган проходил мимо алебардщика, тот вытянулся и отдал герцогу честь. Он был одет в мундир далматинской гвардии и узнал своего командира.
Глава шестьдесят третья
Два иезуита
В одном из монастырей города Нанси, находящегося в Лотарингии, появился монах, внешность которого обращала на себя внимание с первого взгляда. На вид ему можно было дать лет двадцать восемь — двадцать девять, хотя его близкие друзья, а их было всего двое или трое, знали, что он выглядит несколько старше своего возраста. Этот человек имел привычку много думать, много молчать и мало говорить, а задумчивость и размышления, как известно, старят.
Его нежная кожа сияла матовой белизной, а в красивых черных глазах, которые он обычно скромно опускал при разговоре почти с любым собеседником, светился ум. Случалось, в них загорались молнии, но стоило только им сверкнуть раз-другой, как они уже угасали, скрытые завесой благоразумного смирения и, видимо, напускной кротости.
Методичный голос его редко нарушал тишину монастырских сводов — монах предпочитал чаще слушать, что говорят другие.
Движения его были изящны, смех — редок и благозвучен, однако упругая походка и статная фигура выдавали в нем скорее военного человека в недалеком прошлом, чем книгочея или церковника.
Случайно или по некой закономерности он выбрал тот монастырь, который находился рядом с коллегией иезуитов. В этом, впрочем, не было ничего необычного, так как коллегиумы, находившиеся под руководством этого ордена, пользовались особой репутацией и в них получили образование многие прославленные люди Франции и соседних стран. Чтобы читатель не подумал, что наше утверждение голословно, мы упомянем здесь великого Декарта, вышедшего из стен коллегии Ла Флеш, а также Корнеля и Мольера, а из иностранцев сеньора Лопе де Вега, который с 1609 года носил звание служителя инквизиции, а в 1614 году сделался священником.
В один из ненастных дней в канун Рождества ректор коллегиума посетил соседний монастырь. Его провели в келью, находившуюся в самом уединенном крыле здания, где он был встречен настоятелем монастыря — пожилым человеком с тонзурой и живым взглядом. Они приветствовали друг друга молча, каждый осенив себя крестным знамением на особый лад.
— Каковы успехи молодого человека? — спросил ректор, усаживаясь в кресло.
— Думаю, у него большое будущее. Opera at studio,[39] - отвечал его собеседник. — Вы читали его диссертацию?
— Несомненно, — кивнул ректор, — он умен и обладает многими познаниями уже сейчас. Я согласен с вами, святой отец, он сделает карьеру в лоне святого ордена, если только…
— Если только сумеет обуздывать свое честолюбие и терпеливо шагать по тернистому пути, ожидающему любого члена братства Христова, — глухо отозвался настоятель.
— Это так, святой отец. Но я имел в виду другое.
— Что же?
— Как вы знаете, он оказывал прежде и оказал вновь некие услуги ордену.
— Безусловно, мне известно об этом. Оттого-то я и счел возможным сократить испытательный срок.
— Это справедливое решение, и я одобряю его всецело. Тем более что в коллегии его успехи весьма велики. Однако я хотел бы вернуться к теме нашего разговора…
Иезуит сделал паузу, как бы желая подчеркнуть важность того, что он собирается сказать.
— Выполняя в Туре поручение ордена, наш нынешний воспитанник невольно навлек на себя гнев коронованной особы. Пришлось принять свои меры, чтобы молодому человеку не причинили вреда, и укрыть его здесь, в Лотарингии, на которую пока все же не распространяется такая безграничная власть той особы, чей гнев, несомненно, разожжен ее министром.
— Противиться монаршей воле опасно, господин ректор. Вспомните судьбу своего коллеги Гиньяра.[40]
— Верно. Но ведь a posteriori[41] нам известно, что монархам еще опаснее противостоять… нет, не скромному ректору коллегии, а — ордену! — колюче улыбнулся иезуит.
— Amen! In nomine jesus domini pomnipotentis,[42] - глухо отозвался монах.
— Хвала Всевышнему! Воинство Христово трудится во славу Божью на всех континентах. Но и враг не дремлет. Двадцать три года прошло с тех пор, как деятельность святого ордена была запрещена в Венеции, еще через шесть лет это случилось в отпавших Нидерландах. Богемия, Моравия, Венгрия — потеряны недавно. Список можно продолжить.
Настоятель что-то хотел сказать, но ректор коллегиума знаком остановил его.
— Я говорю только потому, что хочу подчеркнуть, сколь тревожна и изменчива ситуация. Caveant consules![43] Без сомнения, она известна вам.
Ректор снова помолчал.
— Вы, конечно, знаете о тайне магистров Мальтийского ордена иоаннитов, святой отец. Я имею в виду не самое тайну, но существование таковой.
Монах наклонил голову в знак того, что он понимает, о чем идет речь.
— Не мне рассказывать, какое значение придается овладению ключом к разгадке мальтийцев. И вот недавно из надежных источников я узнал, что в Нанси направляется дон Бонавентура.
— Если не ошибаюсь, это именно он был придворным астрологом императора Рудольфа Второго — кайзера Священной Римской Империи и короля Богемского?
— Вы прекрасно осведомлены, мастер.
— Все же не лучше вашего, мастер, — улыбнулся в ответ хозяин.
Гость также ответил легкой улыбкой.
— Я перебил вас и приношу свои извинения, — заметил настоятель. Прошу вас продолжать.
— Дон Бонавентура уже в преклонных годах, и здоровье его оставляет желать лучшего. Он мог предпринять это путешествие лишь в случае крайней необходимости.
— Что же ведет этого почтенного человека в Лотарингию?
— Скорее — не что, а кто.
— Итак?
