внутренность комнаты. Сделать это было тем более нетрудно, что в комнате горел свет.
Человек в плаще подошел к окну и приник к просвету между створками ставней. С минуту он внимательно вглядывался внутрь. Затем вдруг отпрянул от окна и, скрывшись в тени дома на противоположной стороне улицы, подозвал своих сообщников условным свистом.
Те не замедлили появиться перед ним, покинув свои наблюдательные посты.
— Как вы смели отлучиться, Леруа? — гневно спросил предводитель.
— Клянусь, сударь, что я неотлучно находился на посту.
— В таком случае я предлагаю вам самому подойти к дому, наблюдение за которым было поручено вам, и заглянуть в щель между ставнями.
— Но я… я и так знаю, что там находится именно этот человек. Он не покидал дома, разве что сам дьявол забрал его оттуда. В доме нет второго выхода.
— Поглядите сами, Леруа, и вы поверите в существование дьявола!
Тот из двоих соглядатаев, который звался Леруа, послушно подошел к окну, приподнялся на носках, так как был невысокого роста, и заглянул в просвет. Почти сразу же он отшатнулся от окна, приглушенно охнув.
— Теперь вы убедились сами, не так ли? А ведь у дома нет запасного выхода, и вы это сами прекрасно знаете.
— Но… но клянусь, сударь, что я сам не понимаю, в чем тут дело!
— Кого же вы обнаружили в комнате, любезный? — насмешливо спросил предводитель.
— Какого-то францисканца, читающего при свете свечи. Он примерно одного роста с хозяином дома, но значительно старше и совсем не похож на него.
— Вот именно — совсем не похож!
— Но как же этому дьяволу удалось улизнуть оттуда? Я ничего не пойму, сударь! — в отчаянии вскричал тот, кого называли Леруа.
— Вы говорите, францисканец, сидящий в комнате, мало похож на мушкетера, за которым вам велено было следить. Зато я сильно подозреваю, что этот францисканец очень смахивает на того нищего монаха, что пытался просить милостыню в доме. Видно, он нашел больше, чем просил. Гостеприимный хозяин пустил его переночевать, да еще и оставил дом на него!
— Нет же, сударь. Его моментально выставили наружу. Клянусь вам, сударь — он не пробыл внутри и десяти секунд!
— Бедняга Леруа! Неужели вам не ясно, что наружу вышел хозяин дома, который давно поджидал этого монаха в такой же коричневой рясе. Они провели вас, как несмышленыша! Когда это случилось?
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду время появления монаха. И время его выхода из дома, болван!
— Это было… около полутора часов назад, сударь.
— Проклятие! Вы упустили того, за кем вам было поручено следить. Этот человек, без сомнения, уже успел встретиться с теми, с кем он должен был встретиться, а мы даже не знаем, где и как это произошло! Вы не оправдали моего доверия, Леруа, и я доложу об этом отцу Жозефу!
Пока происходила эта сцена, тот, кого так старательно, но неудачно стерегли люди кардинала, в монашеской рясе, скрывающей длинную шпагу, кинжал и пару пистолетов за поясом, пробирался по ночным парижским улицам, низко надвинув на лицо капюшон.
Прогулка по ночному Парижу в те времена, когда людям нередко приходилось пускать в ход оружие и среди бела дня, представляла собой достаточно рискованное предприятие. В ночном мраке никто не мог поручиться за свои пожитки, драгоценности и самое жизнь. Человек мог попасть в кружок ночных гуляк, которые развлечения ради сорвали бы с него плащ, или в руки отрезывателей кошельков, которые, стоя в тени вдоль стен домов, ловко срывали кошельки, носимые мужчинами и женщинами у пояса. Как правило, сопротивляться было бесполезно. В противном случае на следующее утро в канаве или сточной яме полиция обнаруживала очередной труп.
Поэтому с наступлением сумерек одинокие пешеходы изо всех сил торопились в свои жилища, прекращалась уличная торговля, и парижская жизнь замирала. Только слабо мигали качающиеся фонари у церквей, отбрасывая при каждом размахе причудливые тени, да изредка улицу пересекал ночной патруль с мерцающими в свете фонарей тяжелыми алебардами.
Но Арамис, ничуть не опасаясь ночных разбойников, отважно углубился в путаницу улочек старой части города.
В гораздо большей степени его заботили шпионы кардинала, от которых в этот раз ему так счастливо удалось ускользнуть.
Быстро продвигаясь в почти полной темноте (луна в это зимнее время года была чаще скрыта тучами), Арамис свернул в переулок Д'Аверон, пройдя его, попал на улицу Де Пули и направился к угловому дому, выходящему на площадь Сен-Жермен Л'Озеруа.
Видимо, его ждали. Не успел он постучать во входную дверь, как она беззвучно растворилась, пропустив его внутрь. Затем дверь так же бесшумно закрылась, словно подчинившись каким-то сверхъестественным силам.
Впрочем, над домом, принявшим в этот полночный час Арамиса, и впрямь витала тайна — он принадлежал ордену «Общества Иисуса» — самому знаменитому и самому загадочному, самому странному и самому влиятельному из всех монашеских орденов.
Безмолвный привратник в черной рясе провел Арамиса наверх, в ярко освещенные комнаты, где он и был встречен немолодым иезуитом и незнакомым дворянином в черной бархатной одежде.
Иезуит благосклонно, хотя и очень сдержанно, приветствовал Арамиса. Тот, в свою очередь, почтительно поклонился.
— Я вижу, отец Мерсенн выполнил свою задачу — вы явились вовремя, сказал иезуит. — Полагаю, за вами не следили?
— Нет, святой отец. Отец Мерсенн оказал мне неоценимую помощь.
— Тогда перейдем к делу, — властно сказал иезуит, делая Арамису знак, приглашающий его сесть. — Я хочу представить вам одного достойного дворянина, который, рискуя жизнью, доставил в Париж предложения испанского правительства, касающиеся одной весьма важной и деликатной проблемы.
— Мы уже как-то раз встречались с шевалье, — с чуть заметной улыбкой заметил человек в черном камзоле, впервые нарушив молчание.
Он был невысок ростом, быстрый взгляд его черных умных глаз, устремленный на Арамиса, казался одновременно приязненным и колючим.
— К сожалению, я не имел такой чести, — спокойно отвечал Арамис.
— Вы ошибаетесь, сударь. Вспомните того нищего, который доставил вам письмо из Тура. Вы тогда собирались идти сражаться под Ла-Рошель.
— Ах! — вскричал Арамис, густо покраснев. — Теперь я вспоминаю вас, сударь. Вы выложили передо мной на столе сто пятьдесят двойных пистолей…
— …А вы даже не взглянули на них, углубившись в чтение письма, которое вам вручил нищий оборванец. Видимо, все дело было в обратном адресе, — улыбнувшись, добавил дворянин.
— Значит, вы и есть тот самый граф и испанский гранд!
— Мое имя — дон Алонсо де Кампо-и-Эспиноса.
— Надеюсь, вы извините мне, дон Алонсо, мою тогдашнюю невнимательность, вызванную получением так долго ожидаемых известий от… от Мари Мишон. Ваш уход был столь быстр и незаметен, что я, право, не успел…
— Не стоит вспоминать об этом, кабальеро, — перебил его испанец, все так же улыбаясь. — Это совершенно естественно.
— Зато теперь, — тихо проговорил иезуит, все это время внимательно наблюдавший за беседой, — вам предоставляется возможность оказать ответную услугу дону Алонсо.
— Когда я должен отправиться в Тур? — спросил Арамис, скрывая свое нетерпение.
— Очень скоро. Дело не терпит отлагательства, — спокойно ответил иезуит, как бы оттеняя своим голосом излишнюю горячность Арамиса и желая намекнуть ему, что он не вполне владеет собой.
Арамис почувствовал это и постарался надеть на лицо такую же непроницаемую маску.
