– Да?! — вскинул очки Евгенов. — Так все-таки прошли!.. Чем же сейчас занимаетесь?
– Опять спортом, только с иным уклоном. Заместитель председателя областного комитета Осоавиахима.
– Очень рад за вас. А в отношении самолета — к Каманину.
– Выгрузите для камчатского Осоавиахима один 'У-2' и один 'Р-5', — приказал Каманин, ознакомившись с телеграммой.
Эти два самолета, оставленные звеном Героя Советского Союза Каманина, положили начало созданию на Камчатке гражданского аэрофлота.
***
Глебу Леонтьевичу исполнилось пятьдесят восемь. Более половины из них прожито на Камчатке. Глубокие, добрые человеческие корни пущены за это время псковским парнем в чудесную северную землю. И один из самых прочных — его дружная семья: два сына, две дочери, зять и внучата. Всем им хватает места в доме, построенном руками самого хозяина на солнечном склоне Петровской сопки. Жилище свое Глеб Леонтьевич беспрестанно совершенствует — такая уж натура — то перестраивает чердак, то перекладывает печи. Однако жена, Вера Ивановна, подвергает его строительную деятельность самой нелестной критике — дом, по ее мнению, холодный. Глеб Леонтьевич отмалчивается: холод, в его глазах, до сего дня, как 'солнце, воздух и вода', является фактором здоровья. Впрочем, Вера Ивановна ворчит больше для вида, ей ли не знать, за кого выходила замуж дочь смотрителя Петропавловского маяка…
Первые значкисты ГТО на Камчатке (третий слева — Травин)
Ветеран советского велосипедного спорта, неутомимый следопыт Г. Л. Травин много лет работал в Осоавиахиме. Он — один из организаторов спортивной работы на полуострове. За заслуги в оборонной работе награжден именным оружием. Сейчас Глеб Леонтьевич — инспектор по заготовкам пушнины и активист областного добровольного общества охотников Камчатки.
СПОРТИВНЫЙ ПОДВИГ (вместо послесловия)
ЭТА повесть закончена мной около года назад. Причиной того, что я дописываю ее только сейчас, послужило плавание весной прошлого года на дизель-электроходе 'Енисей'. Мощный ледокольный корабль спешил в пролив Литке, где застрял в торосистом льду небольшой старенький ледокол 'Добрыня Никитич'.
Воспользовавшись любезностью капитана дизель-электрохода Анатолия Матвеевича Кашицкого (ныне — старшего штурмана атомного ледокола 'Ленин'), я отправился из Петропавловска в эту спасательную экспедицию.
Слева по борту мелькнули огни маяка на мысе Африка, справа, где-то вдали, осталась каменная громада Командор. 'Енисей' вошел в Берингово, море. Штормовой ветер гнал навстречу тяжелые льды, шугу. Постепенно снежно-ледяная каша густела и, наконец, вовсе сомкнулась. Вблизи острова Карагинского перед кораблем вырос, казалось бы непреодолимый, барьер всторошенного льда. Но недаром судно только что завершило куда более сложное плавание — пересекло за полтора месяца Арктику сквозным рейсом из Архангельска в Провидение. Экипаж смело пошел на штурм барьера.
Прочный стальной корпус дрожал. Для того, чтобы пробиться вперед на метр-другой, приходилось дважды и трижды отступать, снова и снова таранить с разбега ледяную преграду. Свирепствовал норд-ост, над судном все чаще проносились плотные снежные заряды, шквальный ветер поднимал в воздух водяную пыль, брызги. Эта влажная масса облепляла корабль и тотчас схватывалась морозом. В лучах прожектора сверкали побелевшие палуба, мачты, надстройка, покрытые лохматым инеем, отяжелевшие тросы. Корабль принял сказочный вид, но внутри производилась обыденная работа. В штурманской рубке, в машинном отделении и на других постах бдительно стояли вахтенные. На 'Енисее' собраны воедино многие достижения науки в борьбе с извечным врагом мореходов — полярным льдом: массивный, особо прочно сконструированный корпус, мощные двигатели, комплекс совершеннейших навигационных приборов — все это сейчас было пущено в действие…
Лучи прожекторов настойчиво прокладывали через торосистые поля световую линейку, по которой врубался форштевень дизель-электрохода. Бегавший по темному экрану радиолокатора тонкий луч вырисовывал искрящимся потоком точек дальнейший путь, своевременно предупреждая об опасностях.
Прорывом руководил сам капитан. Отдавая спокойным голосом указания рулевому, он одновременно поворотами ручки машинного телеграфа посылал электросигналы на двигатель. И по этой автоматической команде тысячи лошадиных сил, скрытые где-то в недрах стальной коробки корабля, крошили двухметровый лед.
Я глядел через окно закрытого от ветров и мороза мостика на бесконечное, уходящее во мглу нагромождение торосов и вдруг представил среди них крошечную, одинокую фигурку человека с велосипедом…
Позже в кают-компании удалось завести разговор о Травине. Опытные полярные моряки, не раз пересекшие Северный Ледовитый океан, восприняли мой рассказ как 'охотничью историю', решительно заявили, что проделать такой маршрут вообще одному человеку не под силу, что же касается велосипеда, знака на мысе Дежнева, то это легенда.
Надо полагать, мои доводы, основанные только на устном рассказе самого путешественника, звучали недостаточно убедительно. Беда в том, что записок у Глеба Леонтьевича не сохранилось, а памяти не всегда можно довериться, тем более что речь шла об истории тридцатилетней давности.
Вот тогда-то мне стало ясно, что не поверят и другие. В самом деле, поверить не легко. О трудностях похода дает представление любая из книг полярных исследователей, книг, часть которых издавалась нередко в виде дневниковых записей, найденных на могилах смельчаков. В красноречивой статистике, приведенной в работе доктора исторических наук М. И. Белова 'Северный морской путь', сообщается, что из 122-х плаваний, совершенных между 1876–1919 гг., только по Карской трассе 36 прошли неудачно, а 11 окончились гибелью судов.
Что касается сухопутных арктических трасс, то можно сослаться на пример экспедиции датского исследователя Кнута Расмуссена, который пересек на собачьей упряжке так называемый 'Северо-Западный проход' по берегу Северной Америки. На этот маршрут, протяженностью в 18 тысяч километров, названный 'Великим санным путем', специально снаряженная экспедиция, в которой участвовало несколько человек, потратила четыре года (1921–1924). Правда, это было научное предприятие. Но все же коллектив и плюс четыре года!.. А Травин был один. Кто видел его во время путешествия по тяжелому северному пути? Помнят ли о нем? Я обратился с этим вопросом к ряду уважаемых полярных деятелей.
Первое письмо пришло от летчика Чухновского. Борис Григорьевич сообщал следующее:
'…Травин был на Диксоне, очевидно, в 1930 году, но не позднее 1931 года. Это я могу подтвердить, так как в эти годы базировался на острове Диксон'.
Затем был получен ответ от командующего полярной авиацией Героя Советского Союза Марка Ивановича Шевелева.
'…Помню, что в 1930 году кое-кто из полярных исследователей рассказывал мне о т. Травине, который пытался проехать на велосипеде вдоль побережья Северного Ледовитого океана. Товарищи, рассказывавшие мне о нем, видели его в устье Енисея.
