— Говорил, не говорил.
— Что было, то было.
— Я как-то пробовал даже подсчитать.
— Что?
— Мгновения жизни. Или, правильнее сказать, количество секунд. Мгновение — это ведь что-то слишком неопределенное. А так умножаешь число лет на число дней, часов, минут — ну и так далее…
— И что получилось?
— Какая-то чудовищная цифра.
— Чудовищно большая или чудовищно маленькая?
— Смотря как считать: только прошедшее или все вместе.
— Что значит вместе?
— Вместе с предполагаемыми мгновениями.
— Как будто можно предположить.
— Все равно бессмысленный подсчет. Мгновения жизни и секунды времени нельзя считать одинаково.
— И что из того?
— Как ни судить, а что было, то было.
— Тем более, если вспомнишь.
— Можно считать, жизнь состоялась.
— А много ли нам было надо? Парусиновые тапочки зубным порошком начистишь — и хорошо.
— Зимой в резиновых ботиках. Мороз — подметки жжет. А мы смеялись.
— Идешь и флажком машешь.
— На демонстрации.
— Праздники были особенно замечательные.
— Или еще выборы.
— Пивом угощали бесплатно.
— С сушками.
— На ужин даже пирожные давали. С белым кремом внутри.
— Генерал приходил поздравлять.
— Мне знамя доверяли держать.
— Танцы были под радиолу.
— Тяжелое, бархатное, еле в руках удержишь. С портретом и буквами.
— Особенно когда разрешили танго.
— Какие буквы, не помню.
— Как он меня обнимал!
— Я вообще был не как другие. Воспитатель говорил всем: выблядки. Вас еще в утробе травили. А мне говорил: твой отец жизнь за родину отдал.
— Это сперва только мысль была, что он меня изнасиловал. Со злости. На самом деле оказалась любовь. Вполне можно так сказать. Я только не сразу почувствовала. Слишком показалось обидно: такой плюгавенький, ниже меня. Но потом присмотрелась…
— По-всякому бывает.
— А дочка родная, представляешь, мне говорит: ты, старый дурак, жизни не видел, иди из моего дома и не воняй. Я только успел сказать: как же, говорю, не видел? А что же я видел?
— Что видел, то и жизнь.
— Можно считать так.
— Если, конечно, ты не слепой.
— Но мне говорят, это временно. Говорят, есть такая трава, настой промывает глаза. В одном журнале написано…
Чей это был голос? Слепые, склеенные гноем глаза уставлены в мою сторону.
— Я вообще лекарствам не доверяю. Только природные средства.
— Надо попробовать, раз говорят.
— Мне обещали.
— Всем обещали.
— А может и само пройти. Вот как меня перед самым концом службы вызывают к полковнику, секретное, говорят, задание. В чем секретность, не объясняют, потом я только догадался. Садись, говорят, на этом пригорке, закрой глаза и без команды не открывай. А больше от тебя ничего не требуется. Только расскажешь потом, что было.
— С закрытыми?
— Еще бы и с открытыми! Вначале, говорят, конечно, можешь ослепнуть, но потом должно пройти. В интересах науки, Родины и всего человечества. Тем более приказы не обсуждаются.
— Я в пароходстве тоже считалась военнообязанной. Костюм выдали с пуговицами. Фуражку с капустой. Матросы на улице мне козыряли…
— Ну, а потом что?
— Потом, видишь, прошло. Зрение почти вернулось.
— Нет, а до этого?
— Секретные испытания, неужели не ясно? Не то что через глаза, через череп свет прожигал.
— Это верно, мы себя никогда не жалели.
— Не то что нынешние.
— За обещание вкалывали.
— За палочки на трудодень.
— Нынешним не понять.
— А ты понимаешь?
— Какая теперь разница.
— Детей жалко.
— У кого они есть.
— А лучше не надо.
— Вот и она говорит: пошел, говорит, из дома, старый дурак. Как будто мне есть, куда идти.
— Но мне обещали, что я еще увижу.
— Теперь жди.
— В случае правильного поведения.
— Я лично их не просил.
— Как будто нас спрашивали.
— Но хоть бы напоследок.
— И что это изменит?
— В каком смысле?
— В этом самом, последнем.
— Не понимаю…
Колесики запущенного было механизма, проскрипев, шевельнулись последний раз и снова замерли.
Тишина, усиленная акустикой.
— Ну!.. Что же вы? — Человек в черном посылал от дальней кулисы отчаянные знаки, умоляюще поднимал брови — теперь уже ясно было, что это он мне. Как будто от меня что-то требовалось, какая-то помощь или подсказка. Наверное, надо было что-то сказать…. какие-то правильные слова?..
— Сейчас…
Мне показалось, я лишь попробовал сглотнуть мешавший в горле комок, — но голос из-за кулис усилил звук:
— Он говорит: сейчас.
— Да… — мне казалось, что губы мои шевелятся беззвучно, но голос раздавался громко и внятно. — Я попробую.
