— Привет.
— Здравствуй.
— Ты долго копался с этим паролем. Я подумала, что ты не сможешь прочитать письмо.
— Это было несложно. Я читал абстракты Юрика и Макса.
— Там нет ничего интересного. ГМ-анализ — тупиковое направление. Ты напрасно терял время.
— Я так не думаю.
— Ты и не можешь ничего думать по этому поводу, мальчишка. Ты не разбираешься в ГМ- анализе.
— Ты тоже.
— Мне достаточно ознакомиться с базисом теории, чтобы понять, перспективна она или нет. Тебе нужно разбираться, потому что ты мыслишь линейно, а не объёмно, как я. Не ври мне.
— Зачем ты меня вызвала?
— Сначала признай, что ты врёшь. Что ты ничего не понимаешь в ГМ-анализе, и плохо знаешь математику.
— Я плохо знаю математику, Ника. Что тебе нужно?
— Ты опять мне соврал. Ты неплохо разбираешься в математике, Владим, и не сомневаешься в этом. Ты просто не захотел со мной спорить. Тебе приятнее подчиниться мне, чем настоять на своём, даже если ты прав. Мне не нужен такой человек рядом со мной.
— Ты занимаешься психологическим манипулированием, Ника, и сама это знаешь.
— Ну и что? Это ничего не меняет. Ты не должен поддаваться манипулированию, даже если это делаю я. Ты всегда должен быть самым лучшим. Иначе ты мне не нужен.
— Я тебя люблю.
— Это тебя не извиняет.
— Зачем ты вызывала меня таким способом?
— Наконец-то ты задал правильный вопрос, мальчишка. Я сделала дырку в фильтрах. То, о чём мы сейчас говорим, не отображается на сервере, не записывается, в общем — никуда не идёт. К сожалению, я вынуждена довериться тебе.
— Что ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты совершил серьёзное нарушение режима.
— Что я должен сделать?
— Ты опять ведёшь себя как мальчишка. Если я сказала «серьёзное», значит, я имела в виду именно «серьёзное». Такое, за которое можно вылететь отсюда. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит. Ты настолько легкомысленно относишься к своей жизни, что готов сделать всё что угодно по первому слову другого человека? В таком случае ты кретин.
— Ника моя, ты не другой человек. Ты это Ты.
— Я другой человек, Владик. У меня своя жизнь. Кстати, я никогда не говорила, что люблю тебя. И даже если бы я это сказала, это ещё не повод немедленно выполнять любые мои желания. Я бываю вздорной, капризной, глупой. Во всяком случае, ты должен быть к этому готов. Ты не готов. Я сожалею, что обратилась к тебе.
— Ника, перестань меня воспитывать. Тебе это, кажется, доставляет удовольствие?
— Почему я должна перестать? Я люблю доминировать. Воспитывать, наказывать. И никогда не упускаю такую возможность. Для тебя это не новость, Владик.
— Ты опять за своё. Объясни, что тебе нужно.
— Хорошо. Но тебе придётся сделать то, что я скажу.
— Я подумаю.
— Ты подумаешь о том, как ты это сделаешь, мальчик. Потому что мне это действительно очень нужно…
Натан Аркадьевич оторвался от экрана, и потянулся к открытой пачке «Парламента». Закурил. Где-то под потолком заскулила вытяжка.
— Хорошо она его ломает, — нарушил тишину Семён Игоревич. — Немножко в лоб, но тут так и надо…
— Тоже мне, — буркнул Вениамин Борисович, продолжая смотреть на экран. — Психология на троечку. Парень, кстати, неплохо держится. Просто у него партия такая, заранее проигрышная. Тут уж держись, не держись, а всё одно к одному ложится.
— В том-то вся и наука, — Семён Игоревич, прищурившись, посмотрел на собеседника. — Поставить человека в заранее проигрышное положение.
— Вот как у них сейчас, ага, — заметил Натан, выпуская в воздух новую струйку дыма. Вытяжка опять загудела, перемалывая воздух.
— Мы всё-таки играем за них, — обиженно заметил Вениамин Борисович. — Пусть даже они так не думают. Кстати, эта дырка в фильтрах очень остроумно сделана. Я бы ни за что не догадался.
— А не надо догадываться. Доверяй, но проверяй, — Семён Игоревич хихикнул. — Да, забавная девчонка эта, как её… Виктория Бунак. Очень объёмное мышление, но не в ущерб логике. И своеобразный такой склад психики.
— Н-да, хороша кралечка. Пошлифовать — алмазно будет, — откликнулся Аркадьевич, затягиваясь.
— Ну как сказать… Я бы всё-таки не переоценивал… Кстати, что у неё?
— Ходячая. Плохо слышит. Левый глаз… носит сложные очки. Аллергия на всё что можно и нельзя, на коже какая-то гадость, типа экземы. Лысенькая. С костями у неё плохо, носит железный корсет. И кое-что ещё, и кое-что другое. Как у всех наших девочек.
— Понятно. Невидимые миру слёзы. Корсет — очень миленько. Чего она там от него хочет?
— Чтобы он влез на наш медицинский сервер и изменил там кое-какие вещи. Это тянет на исключение.
— Чьё?
— Его, конечно. Она только откроет ему доступ. Что является серьёзным нарушением наших правил, но всё-таки за это мы не выгоняем. А вот он…
— И она его вот так подставляет? А он что?
— Страдает и подчиняется.
— Вот стерва.
— А кем она ещё может быть, при таком-то психотипе?
— Ну так что, выгоняем парня?
— А то как же. Натан Аркадьевич, вы документ подготовили об отчислении? Владим Щенцов, четырнадцать лет, личный идентификационный номер один-один-девять… как там дальше?
— В компьютере всё, батенька. Всё в компьютере, как на ладошечке. Ешь его с кашей, да и всё тут.
— Ну так уж и с кашей…
— Я говорю о формальной стороне вопроса…
— Как говорили некогда в славном городе Одессе, я с вас удивляюсь. Да нешто мы здесь формалисты какие?
— Ника, я не могу…
— Я много раз демонстрировала тебе, что я умнее тебя. Ты научился мне доверять. Доверься мне и на этот раз. Я требую.
— Ты умнее меня, Ника. Но не умнее наших врачей. Ты понимаешь, что изменение состава лекарств может тебя убить?
— Да, я понимаю. И хочу, чтобы состав был изменён.
— Ника. Мы все тут больны. Неизлечимо. Ты же не надеешься?
— На что? Стать здоровой? Нет, разумеется. Но кое-что поправить можно. Владик, я изучила всю основную литературу, касающуюся моих болезней. Я также изучила те средства, которыми меня пичкают
