И молчу я в тоске откровенной,И сосёт меня медленный страх,Что такой же, как ты, незабвенной,Опущусь я однажды во прах.Упаду, замерзая и воя,Прямо к ночи ноябрьской на дно —Существо безутешно живое,Та, кому догореть не дано.
Тредиаковский в немецком трактире
Вот он идёт к немецкому трактиру.Ему в лицо — дыханье крупных звёзд.Немолод он, и скоро на погост,А всё, как в детстве, неизвестен миру.Хотя, возможно, для певца трактирВ какой-то миг и означает — мир.Вино вином, а опыт — это опыт.Хозяйка загрустила у окна.В гранёной кружке плавает луна.Он копит тишину и рифмы копит.И каждая из них в стихи годна,И ни одна давно уж не нужна.О молодость! Голодные скитанья,Священное сиротство средь людей,Когда любая тайна мирозданьяКак будто шепчет: «Царствуй и владей!»Теперь он сед, и не осталось тайн…— He, liebe Wirtin, noch ein bisschen Wein![2]
Омар
I. Старость Омара
За то, что у себя в отчизнеСчастливым не был я ни дня,За то, что ангел милой жизниВ саду благословил меня,За то, что я развился раноИ на пятнадцатом году,Впитав душой печаль Корана,Увидел землю как звезду,За то, что строгие обетыЗабыл для милого лица,За то, что грешен… Да, за этоВсегда благодарю творца.Я в старости не забываюСвои давнишние грехи.На склоне века отливаюИз них бессмертные стихи.И снова ангел жизни милойМеня приветствует в саду,И снова с юношеской силойЯ вижу землю как звезду.Одной тебя со мной не стало,Моя любовь, моя заря.Твои мониста, покрывала —На дне заветного ларя.Я часто их перебираю,И словно говорю с тобой,И все же, значит, умираю,Как то назначено судьбой.
II. Печаль Омара
Если с другом, сердцу самым близким,Или так, без друга, одинокоВ погребке сидеть под сводом низким,Нарушая заповедь Пророка,Если вспомнить персик тот пушистый,В детстве уворованный с опаской,Перезрелый, розовый, душистый,Напоенный солнечною краской,Если вспомнить ангела над теломМатери, умершей в третьих родах,И в дому, тревожно запустелом,Говор стариков седобородых,То вино покажется водою,Горькою, а может быть, солёной,