Аккуратно отворив дверь в первую спальню, он стал вглядываться в темноту. Под одеялами свернулась калачиком фигура, слышалось сонное дыхание. Волосы чернее ночи рассыпались по подушке и свешивались с края постели. Вдоль стен стояли аквариумы всевозможных размеров, внутри которых рыбы всех цветов радуги неспешно шевелили плавниками, неподвижно зависали в толще воды или же вдруг бросались из стороны в сторону. В комнате слышалось мерное гудение фильтров и мягкое бульканье воды.
Под рукой Прасада дверь тихонько скрипнула. Он замер, потом махнул рукой и улыбнулся. Можно расколотить дюжину керамических плиток, а Катсу все равно будет спать. Значит, ее сон нормален. Когда же она отправляется в Мечту, можно даже устроить небольшой взрыв, она не обратит внимания. Некоторых Немых можно принудительно вернуть из Мечты, применив хороший физический стимулятор, – но только не его Катсу. Уже в сотый раз он задумался, стоит ли поговорить с ней об этом. В последние несколько месяцев Катсу стала проводить в Мечте все больше и больше времени. Он не знал, с чем именно это связано, и очень тревожился.
Прасад закрыл дверь, вернулся в гостиную и стал смотреть в одно из маленьких круглых окон. В это время суток за окном сплошная тьма. Прасад нажал на кнопку у самого стекла, и яркий луч прожектора осветил небольшое пространство снаружи. С полдюжины разноцветных фруктовых рыбок в страхе замерли, смешно растопорщив плавники. Через секунду они бросились в темную глубину. Прасад, не отрываясь, смотрел на заросли красных водорослей и колонии моллюсков, обрамлявших окно и простиравшихся по океанскому дну, насколько хватало света прожектора. База располагалась под скалой, поросшей водорослями, немногочисленные окна были искусно скрыты от посторонних глаз. В жилом отсеке, принадлежавшем Прасаду и Катсу, имелось целых три окна, и уже сам этот факт свидетельствовал о том, насколько высокое положение занимал Прасад в данном проекте.
В моменты, подобные этому, Прасад испытывал сильную тоску по давно ушедшим временам, еще до аннексии, когда они с Видьей подолгу гуляли вдвоем, наслаждаясь ночной прохладой и свежестью. Катсу же не знала открытого воздуха. Ведь в дендрарии нельзя узнать, ни что такое ветер, ни что такое настоящая погода. Еще Прасад боялся, что Катсу чувствует себя одинокой, хотя она никогда не жаловалась. Но ее сверстники, живущие здесь же, на станции, никак не могли стать ей не только друзьями, но и просто подходящей компанией.
А теперь исследователям понадобились ее яйцеклетки.
Прасад прислонился к прохладному стеклу. Легкая волна всколыхнула гладь водорослей. В такие моменты ему ужасно не хватало Видьи, до физической боли. Самое страшное – это ничего о ней не знать. Не знать даже, жива ли она.
Прасад выключил прожектор и отвернулся от окна. Его снедало беспокойство. И хотя наступила уже глубокая ночь, он вышел из своих апартаментов и медленно пошел по пустому коридору.
Стены везде были выкрашены в яркие, веселые цвета. Фрески и голограммы, установленные в должным образом выбранных точках, создавали иллюзию пространства. Время от времени их слегка изменяли, чтобы нарушить каждодневную монотонность и однообразие. База представляла собой нагромождение куполов и коридоров, тянувшихся в разных направлениях. В общем плане расположения явно не предусматривалась сколько-нибудь предсказуемая симметрия, что поначалу сбивало Прасада с толку, но в то же время помогало в некоторой степени избежать скуки. А спустя семнадцать лет, нажив порядочно седых волос, Прасад каждую ступеньку изучил как свои пять пальцев. Звук его шагов поглощало ковровое покрытие, и слышалось лишь легкое потрескивание керамических переборок, которые попеременно расширялись и сокращались от колебаний температуры и давления воды. Прасад бесцельно брел вперед, не задумываясь о том, куда приведут его ноги.
Прошло несколько минут. Миновав несколько коридоров и спустившись по двум лестницам, Прасад оказался перед дверью, табличка на которой гласила: «ПРОЕКТНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. ВХОД ТОЛЬКО УПОЛНОМОЧЕННОМУ ПЕРСОНАЛУ». Прасад замешкался. Он-то, в общем, собирался прогуляться по дендрарию, однако ноги сами принесли его сюда. Все еще пребывая в некоторой нерешительности, он приложил большой палец к сенсорной дощечке рядом с дверью.
– Полномочия приняты, – произнес компьютер. – Добрый вечер, мистер Ваджхур.
Прасад шагнул внутрь. В отличие от остальной части базы, лаборатория имела четкий план: сначала располагалась небольшая офисная часть, за ней следовала непосредственно экспериментальная, исследовательская территория, где также хранились материалы и оборудование, а затем – детская. Прасад миновал офисную и исследовательскую части. Двери некоторых помещений были закрыты герметично, надписи на них предупреждали: «БИОЛОГИЧЕСКАЯ ОПАСНОСТЬ», «АНТИВИРУСНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ В ДЕЙСТВИИ» и «ДЛЯ НАХОЖДЕНИЯ ВНУТРИ ОБЯЗАТЕЛЬНА ЧИСТАЯ ОДЕЖДА». Прасад направился к детской. Дверь толщиной чуть менее метра была заперта на тройной замок. Постояв перед ней какое-то время, Прасад поднес большой палец к дощечке. Раздался привычный шелестящий звук.
– Произведена проверка ДНК и отпечатка большого пальца, – сказал компьютер. – Прошу вас, мистер Ваджхур.
Замки отворились, издав легкое гудение, и дверь распахнулась. Перед Прасадом открылся длинный коридор. Он вошел внутрь, и дверь за ним захлопнулась.
В представлении Прасада слово «детская» всегда ассоциировалось с деревянными кроватками, цветными книжками и веселыми лошадками-качалками. Эта детская, однако, не имела с ничего общего с привычной воображению картиной. Главный коридор с голым полом и серыми стенами, разветвляясь, подводил к нескольким комнатам. Прасад заглянул в первую из них. Ее разделял пополам прозрачный пластиковый барьер с единственной тяжелой дверью посередине. С другой стороны барьера вдоль стен стояли четыре детские колыбельки и пеленальный столик с детским бельем и прочими младенческими принадлежностями. На ровных серых стенах – ни единой картинки, ни одной игрушки под кроватью. Вместо этого под каждой кроватью – морозильная камера, готовая принять питомца в случае внезапной опасности, например разрыва переборки.
В кресле-качалке сидела рабыня, женщина сорока с лишним лет, одетая в ярко-оранжевый комбинезон, с ошейником на шее. Она держала на коленях белый сверток, в руке у нее была бутылочка. Прасад кивнул, она кивнула в ответ. Он жестом показал на сверток. Женщина убрала руку с бутылочкой и приподняла младенца.
На вид он ничем не отличался от обычного новорожденного, но Прасад знал, что это не так. Где-то в недрах лаборатории компьютер хранил столько информации об этом и других таких же малышах, сколько никогда за всю историю человечества не собиралось ни об одном из живущих. Образцы ДНК и РНК, структура митохондрии, поэтапное развитие мозга, источник ДНК. Никогда, никогда Прасад не станет заглядывать в эти данные. Для работы они ему не нужны, а знать о том, кто из детей произошел от его клетки, ему вовсе не хотелось.
Младенец разинул рот, недовольный перерывом в кормлении. Из-за перегородки Прасад не услышал бы ни единого звука, если бы даже какие-то звуки и раздавались. Но дети здесь плакали совершенно беззвучно. Рабыня вернула младенца в прежнее положение и поднесла к его рту бутылочку, Прасад пошел
