Я погладил ее по волосам. Она вздрогнула. Видимо, не часто гладили ее по волосам, она вообще не была избалована нежностью. Все еще испуганно, но уже более доверчиво она взглянула мне в глаза, словно маленький зверек.
– Его нет в Гамбурге…
– Но ты все же с ним видишься. Он навещает тебя время от времени.
– Да…
Я слегка помахал пачкой банкнотов. Она сдавленно выговорила:
– Мы обручились… И поженимся.
– Вот как?
– Вальтер дал мне честное слово. Как только он вновь встанет на ноги. Тогда мне больше не придется… – Она прикусила язык.
Я погладил ее банкнотами по щеке.
– Вот это и поможет ему встать на ноги.
– Я… Я могла бы, наверно, позвонить его друзьям, раз это так важно.
– Очень важно.
– Может, его друзья знают, где он.
– Ну, вот видишь. Где здесь телефон?
– В бюро у фрау Мизере. Но вы выйдете из комнаты, пока я буду говорить, не хочу, чтобы вы слушали. Я вас потом позову!
– Хорошо. Скажи его друзьям, что у меня есть деньги. Много денег.
Я залпом выпил бокал шампанского. На всякий случай. Моя машина с черной сумкой стояла в конце Реепербана. Для меня это было все равно что на луне. В моем состоянии малейшее расстояние представлялось непреодолимым. А где мой отель? И где уверенность, что все обойдется? Где я найду помощь, если приступ опять…
Ладно, все. Наплевать и забыть.
– Давай звони, – сказал я Кэте. Шампанское потекло у меня по подбородку. Я слишком быстро опрокинул бокал.
9
– Папа, мама, две сестлы, – сказал Йин и загнул четыре пальца.
Бюро фрау Мизере располагалось рядом с лестницей. Верхняя часть двери была застеклена, и я видел Кэте, говорящую по телефону.
– Уж сколько лет стлеляют. И никогда ничего не случалось.
Лицо Йина опухло от слез. Как все китайцы, он не выговаривал «р». За его спиной пели и плясали пьяные матросы. Проигрыватель гремел: «Ангорскую киску она мне принесла…»
– Сналяд. Плямо в наш дом. Все мелтвые. «…и кисонька эта матроса завлекла…»
– Что вам скажу? Папа, мама, сестлы, они в душе были всегда коммунисты. Генелала Чан Кайши ненавидели. Можете понимать? Лядом живут люди, они любят Чан Кайши. И все живые остались… – Он опять залился слезами.
В бюро Кэте положила трубку и пошла к двери. Открыла. Щеки ее пылали от волнения.
– Идите сюда!
– Что слышно?
– Он позвонит через несколько минут.
– Шауберг?
– Да.
Мимо проплыла фрау Мизере.
– Если вы ждете звонка, Monsieur, прошу вас, пройдите в мое бюро.
– Благодарю, мадам.
– Приходите к нам как-нибудь после завтрака. Здесь будет совсем другая публика. Я просто сгораю от стыда.
Бюро было тесноватое. На столе стояла пишущая машинка, на полках – множество папок. Образцово поставленное дело. Из машинки торчало неоконченное письмо. «В налоговую инспекцию Гамбург-Норд. В связи с моей декларацией о доходах за октябрь 1959 г. сообщаю…»
Мы сели на старый диванчик, над которым висел коврик с вышитым изречением: СПОКОЕН ТОТ, У КОГО СОВЕСТЬ ЧИСТА. Блузка у Кэте все еще была расстегнута. Сцепив пальцы рук, она не отводила от меня взгляда. Из-за стены доносилась музыка, пение и крики.
– Ах, если вы сказали правду… Если бы Вальтер в самом деле мог заработать… Я хочу сказать, честно заработать…
– Конечно, честно.
