Густо покраснев, Мег отдернула руки и спрятала их за спину. Затем попятилась на несколько шагов, почти стыдливо.
— Неужели за целый час не нашлось ничего, за что можно было бы меня похвалить? — спросила девушка; ее тон был обиженным, но не резким, как ожидал Нед. — Разве тебе никто никогда не говорил, что на мед ловится больше мух, чем на уксус? Думаешь, мне по сердцу, что ты заставляешь меня подражать такой благородной даме, как леди Елизавета, благороднейшей во всем королевстве, когда я… я…
На глазах у Неда Мег обхватила себя руками и так резко отвернулась, что ее скромные юбки вздулись колоколом.
— Я хотела сказать, — вновь заговорила девушка, подняв голову и выпрямив спину, — когда я даже не знаю, какойного я роду-племени…
— Какого роду-племени, — поправил Нед.
— Какого. Вот только я об этом понятия не имею. Я помню токо…
— Это очередное подтверждение того, что ты, Мег Миллигру, родилась под счастливой звездой, — сказал Нед и изобразил элегантный поклон.
Он почти сожалел о тонком сарказме, который часто позволял себе в разговорах с Мег, хотя обычно она не замечала издевок.
— К чему это ты? — настороженно спросила девушка, еще больше выравнивая спину.
Нед, разумеется, не сказал этого вслух, но глядя, как Мег оправляется от словесной взбучки, которую он ей только что задал, он дерзнул надеяться, что этой девице хватит характера и гордости, чтобы правдоподобно подражать Елизавете Английской — при скудном освещении или вдалеке от зрителей, конечно.
— К тому, — отозвался он, уперев одну руку в бедро и жестикулируя второй, как будто декламировал ключевую реплику главного героя, — что это удачное совпадение: ты оказалась в доме леди Марии Болейн и так живо напомнила ей родную дочь, коротающую дни в изгнании, или принцессу, что она полюбила тебя всей душой. А когда леди Марию кто-то отравил, ты совершенно случайно разузнала все об отравительнице Нетти, что привело нас в Баши-хаус, в эту ядовитую клоаку, дорогу к которой, по словам Кэт, ты сама же и выведала на ярмарке в Баши.
— Я услышала, как люди болтали о ней — о старой карге, ведьме, которая живет в Баши-хаусе, — сказала Мег, повышая голос.
— Раз уж принцесса всегда контролирует тон, которым говорит, почему бы тебе не поучиться тому же? — перебил Нед, окинув девушку пристальным взглядом. — В конце концов, ее высочество тоже родилась под счастливой звездой, и это еще одна ваша общая черта, вдобавок к лицу и фигуре, которые видит мир. А теперь, госпожа Мег, — продолжил он, — как я уже говорил вам перед началом занятия, чтобы по-настоящему подражать кому-то, нужно украдкой наблюдать за этим человеком, ловить каждое слово, которое срывается с его губ. Ты ведь так и поступаешь? — добавил он, надеясь, что не выдал, сколько подозрений вызывает у него эта девушка.
— Принцесса добра ко мне, и ее милейшая тетя наказывала идти к ней… Знамо, я так и делаю.
— Не знамо, а
—
Нед кивнул, радуясь, что Мег даже не заподозрила, на что он намекал, но не осмеливался заявить открыто — пока что. Как он рассказывал вчера принцессе, его расспросы в Баши показали, что старая карга из Баши-хауса, вероятно, вовсе не старая, а ходит прямо и быстро. И совсем не обязательно она уродливая, хотя и носит длинные свободные платья и какую-то батистовую вуаль, ниспадающую со шляпы на лицо. Никто никогда не видел ее лица, а потому оно может оказаться из тех, «ради красы которых спускали на воду несметные армады кораблей» — как говорит один из его любимых персонажей в «Трагедии королевы Елены» — пьесе, в которую за последние несколько лет Нед пристрастился вставлять ремарки, тонко критикующие королеву Марию.
В Баши он исполнял другую роль — торговца, уроженца Лондона, который приехал искать свою тетю- травницу, — и выяснил, что Леди белого павлина, как Нед окрестил ее про себя, навещали две сельские девицы. Один охотник не раз их замечал. Судя по его рассказам, одной из девиц могла быть отравительница Нетти, как ее описывали Елизавета и Дженкс. Вторая была выше ростом, но сутулилась, и походка у нее была слегка тяжеловатая, шаркающая.
— А теперь, — сказал Нед и так резко хлопнул в ладоши, что Мег вздрогнула, — давай пройдемся с тобой еще разок, в точности как ее высочество. Не шаркай и не сутулься.
Гарри Кэри наблюдал за тем, как Уильям Сесил подбрасывает с кожаной рукавицы к небесам своего любимого кречета, Неподражаемого. Бело-коричневая птица захлопала крыльями, ловя потоки ветра, взмыла вверх, а потом внезапно устремилась к земле, позванивая крошечными колокольчиками на лапах. Они услышали глухой стук, с которым кречет схватил более медлительную жертву, и пронзительный крик, когда он понес добычу к земле. Один из сокольничьих Сесила бросился забирать пойманную птицу, пока кречет не разорвал ее на куски.
— Промозглая погода для октября, — сказал Гарри, кутаясь в плащ с меховым подбоем и топая обутыми в сапоги ногами.
— Отвратительный год: ужасная погода вдобавок ко всей этой королевской кутерьме, — проворчал Сесил, вглядываясь в небо.
За неполные две недели, проведенные в Бергли-хаусе в Стамфорде, на окраине богатых шерстью Центральных графств, Гарри понял, что Уильям Сесил говорит мало, но взвешивает каждое слово. Тридцативосьмилетний Сесил не происходил из знатного рода, но прилежная учеба в кембриджском колледже Сент-Джон и изучение права в лондонской Грейс-инн хорошо его подготовили. Он служил у покойного лорд-протектора Эдуарда Сеймура и был секретарем в правительстве юного короля Эдуарда, пока Мария Тюдор не взошла на престол и не прогнала его за протестантские, гуманистические наклонности. Сесилу хватило изворотливости, чтобы, оставив при себе сомнения и терзания, принять католическую веру и ждать перемены ветра. Теперь же, будучи семейным человеком — отчего Гарри еще больше скучал по собственной жене и детям — и владельцем овцефермы, Сесил вел тихую, размеренную жизнь, ожидая воцарения Елизаветы.
Тем не менее ловкий юрист уже оказывал ее высочеству неоценимые услуги, не только открыто, в качестве управляющего скудными земельными владениями, которые оставил Елизавете отец, но и тайно, как ее советник. Буквально прошлой ночью Сесил и Гарри обсуждали депешу, в которой Сесил ответил принцессе на ее вопросы — а еще дал совет, которого она не просила.
Искоса глянув на Сесила, Гарри понял, что тот не выискивает в небе своего кречета, а скорее ждет продолжения разговора. Вытянутое лицо юриста было серьезным. Он выглядел старше своих лет, и это впечатление только усиливалось благодаря широкой бороде, которую он отрастил. Гарри подметил, что когда Сесил говорит, его рот и борода почти не двигаются. Пронзительный взгляд его карих глаз был быстрым, как взмах соколиного крыла.
— Знаю, вы здесь переживаете тяжелые времена, — сказал Гарри, поставив сапог на камень, отколовшийся от ограды. — Надеюсь, вы не считаете, что я проявил трусость, спасшись бегством, тогда как другие остались. Я стараюсь поспевать за ходом событий, пока все мы ждем, что обстановка переменится в пользу принцессы.
— Что до погоды, — невпопад заговорил Сесил, как будто поблизости рыскала толпа королевских шпионов, — в июле буря валила дома в Ноттингеме, а река Трент вышла из берегов и смыла с лица земли два небольших городка. Четырехдневная малярия свирепствовала как чума в летний зной, шел град. А ветер! Подумать только, от Лондона до Центральных графств несло горелой плотью мужчин и женщин, которых королева объявила еретиками и отправила на костер.
