Оуэн взял кубок и залпом осушил его.
— Весьма признателен.
— Я тоже. А теперь позволь мне, — сказала она, поднимая руку и преграждая путь двинувшемуся к двери Оуэну, — перечислить вещи, которые, как мне кажется, вынесли отсюда, чтобы ты мог доложить об этом его светлости. Просто присядь на минутку вот на этот табурет у кровати, хорошо? Уверена, тебя утомила борьба с пожаром, не говоря уже об охране замка.
— Ни капли, высокочтимая сударыня, и я не хочу вас обременять, — ответил Оуэн, но тяжело опустился на табурет и обессиленно сгорбился, уперев локти в широко разведенные колени.
Она забрала кубок из его безвольных пальцев. Его речь и дыхание уже замедлялись. Теперь он до утра не встанет на ноги, это точно. Самое приятное заключалось в том, что от этого зелья человек не лишался сознания полностью, но становился податливым чужой воле, а после ничего не помнил.
Она заперла дверь и зажгла свечу с ароматом левкоя. Хотя ночь выдалась холодной, как в Каррик- он-Шур[14], она сняла платье и даже шляпу с вуалью. Оставшись в тонкой льняной сорочке, она стала прикручивать фитиль лампы, пока та не погасла. «Просто позволим лунному свету сделать свое дело», — подумала она.
Ее не мучил вопрос, поймал ли Уолдгрейв тех, кого подослала Елизавета, — если, как в прошлый раз, принцесса не явилась собственной персоной. Но теперь она могла позволить себе немного терпения. Она знала, что ей суждено столкнуться лицом к лицу и лично расправиться с королевским отпрыском Болейнов, ибо судьбу нельзя обмануть. Это было бы Господним возмездием за все, что они с королевой — и их святые матери — потеряли.
К тому времени как она была готова забраться в свою большую кровать, Оуэн полусидел на табурете, полулежал на перине. Она обвила сильными руками его плоский живот и, с кряхтением и стонами, приподняла и потащила к подушкам, чтобы он полностью лег на постель.
Когда она отпустила его, он тяжело развалился на простынях, пробормотал что-то и захрапел.
Методично, предмет за предметом, она сняла с него всю одежду, бросила ее в угол и вымыла его розовой водой с лавандой. Этого сладкого аромата, который продержится до завтра, будет достаточно, чтобы Оуэн помалкивал о том, что может произойти или не произойти сегодня ночью. Природа его не обидела, и он живо откликнется, когда она разотрет ему бедра и возбудит его маслами. Но внезапно она почувствовала усталость и безразличие. Ей хотелось просто притвориться… забыть обо всем, раствориться в прошлом.
— Знаешь, дорогой, — произнесла она, становясь на колени перед спящим мужчиной, — моя мать была любовницей великого человека, гораздо значимее тебя, но такого же золотоволосого. Он спал в ее постели каждую ночь, всю ночь напролет не мог от нее оторваться. Она семнадцать лет удерживала рядом с собой моего папочку, и он задаривал нас великолепными подарками. Он любил нас обеих, пока все не пошло прахом, да, любил.
Она ловила себя на том, что говорит с акцентом, как в детстве, но это не имело значения. Этот мужчина никогда ее не выдаст. Он будет верен ей. А если она выберет один из пузырьков, что лежат под кроватью, он никогда-никогда не покинет ее.
Внезапно ее захлестнули горькие воспоминания о потерянном отце, и она в отчаянии прижалась к спящему мужчине, забросив колено на его расслабленное бедро. Руку она положила на его волосатую грудь, а лбом уперлась в ямку между подбородком и плечом, придвигаясь ближе, зажмуриваясь, делая вид, будто он ее обнимает.
Ей хотелось вернуть все назад, вернуть времена спокойствия и уверенности. В детстве бесконечными летними ночами она пряталась за гобеленами и смотрела, как мама лежит в объятиях ее красивого отца. Ей хотелось быть такой же, какой была ее мать в те счастливые дни, которые закончились, когда король Генрих подослал к ее отцу отравителей.
Охваченная внезапным приступом гнева, она вытолкала Оуэна из своей постели. Он с треском рухнул на пол — быть может, сломалась рука — поерзал немного и опять захрапел. Она дернула на себя простыни и закрыла ими лицо. Ее душили горькие слезы.
Глава тринадцатая
— Тут нет ни слова о том, что Уолдгрейв замешан в заговоре отравителей, — подытожила Кэт, когда они с Недом и Елизаветой пробежали глазами последнее добытое в Хивере письмо.
В эту полночь Елизавета созвала на второе секретное совещание тех, кого окрестила своим негласным тайным советом. Мег и Дженкс пока сидели молча, потому что читать умели только алфавит, которому их понемногу тайком обучал Нед.
— Однако эти письма доказывают, что Уолдгрейв является шпионом испанского посла Ферии в Кенте, — заметила Елизавета. — Негодяй указывал на ключевых противников католицизма, которых Ферия и Мария потом повелевали сжигать на кострах. А еще Уолдгрейв приютил у себя отравительницу. Ему по меньшей мере известно, что она собирается убить сотни моих приверженцев в окрестностях Лидса. Но знает ли он, что она охотится и лично за мной, — вопрос спорный. Пропасть, — добавила она, ударяя по столу посланием с королевской печатью, — когда-нибудь я отправлю его в Тауэр за такое вероломство.
Настроение принцессы, которое донельзя испортилось после подслушанного в Хивере разговора, нисколько не улучшал тот факт, что им удалось благополучно сбежать из замка. Слава Богу, что Дженкс, увидев, как сначала Нед, а потом она болтались на веревке у освещенного окна, угнал лодку и спас их.
Однако Елизавете не удалось выйти сухой из воды. Нос хоть и не сломался, но сильно напухла левый глаз заплыл синяком. Поупам она сказала, что ударилась о дверь и Мег натирает ушиб мазью из подорожника. Это, по крайней мере, было правдой.
Но ходить в подобном виде и чувствовать себя так, будто болеешь страшнейшей простудой — это было невыносимо. Елизавете приходилось дышать ртом, словно она была деревенской простушкой. А сегодня утром она чуть не оторвала голову несчастной Мег, когда та попыталась подшутить над ней и спросила, учиться ли ей теперь разговаривать так, будто ей всю голову набили ватой.
— Итак, мы знаем гораздо больше, чем знали раньше, — говорил тем временем Нед.
— Верно, — согласилась Елизавета. — Да, у нас нет письменных доказательств, связывающих Уолдгрейва и мою венценосную сестру с преступным заговором против меня, однако…
Ее голос дрогнул, но она все-таки произнесла это вслух.
— Самым большим моим страхом является то, что королева собственной персоной…
— Не думайте об этом, милая, — сказала Кэт, нежно похлопывая Елизавету по руке, словно той было десять лет. — Вы обе дочери короля, вы так много пережили вместе, и несмотря на все различия… ваша сестра любит вас. Глубоко в душе любит, я знаю.
— И глубоко в душе боится меня и того, что случится после… в случае… ее смерти, — сказала Елизавета, вытирая под носом надушенным платком, запах которого даже не могла почувствовать.
Она то и дело вскакивала на ноги, ходила взад-вперед по комнате и снова садилась. Все остальные, как на теннисном матче, вертели головами, следя за каждым движением принцессы.
— Мою сестру, несомненно, мучают кошмары, — уже спокойнее проговорила Елизавета, — что я уничтожу плоды ее святых трудов, вышлю из страны ее друзей, начну преследовать ее испанского мужа…
— A у вас нет таких намерений? — дерзнул спросить Нед, поведя темной бровью.
— Теоретические вопросы в сторону, — ушла от прямого ответа принцесса, останавливаясь, чтобы постучать костяшками пальцев по столу. — Мы должны думать о том, что происходит здесь и сейчас, а значит, о гнусном заговоре, который, подобно лесному пожару, перекинулся с моей тети и кузена на меня, а теперь угрожает верноподданным англичанам. Я подслушала, как Уолдгрейв пытался уговорить Ее, чтобы массовое убийство, которое Она затеяла, не коснулось работников Хивера. Но я ручаюсь, что она готова расправиться со всеми до единого, кто желает моего восхождения на престол.
Кэт зацокала языком и покачала головой. Нед сидел, сложив руки, и буравил принцессу мрачным взглядом. А Дженкс, разрази его гром, смотрел на Мег и не обращал ни малейшего внимания на свою
