от времени порывы ветра доносили до моих ушей лязг стали и слабые отзвуки криков. Я видел, как открылись главные ворота, через которые в город ворвались новые полчища норманнов. Отсюда они напоминали мне муравьев, спешивших обглодать костяк поверженного великана. Впрочем, мне было уже не до них. Если я что-то и чувствовал, так это чудовищную усталость. На сердце же у меня было пусто.
Антиохия перешла в наши руки.
II
За стенами
(3 июня — 1 августа 1098 года)
20
Франки ворвались в город подобно сосуду с горящим маслом, сея повсюду пожары и смерть. На стенах, улицах и площадях, в домах и на полях убивали мужчин и насиловали женщин. Бесценное имущество сначала вытаскивалось из домов, если его можно было оттуда вытащить, затем вследствие своей громоздкости бросалось на улицах и наконец благодаря своим горючим свойствам попросту сжигалось. Закон и порядок уступили место беззаконию и хаосу. Резня прекратилась лишь к полудню.
Семь месяцев я ждал того момента, когда мы все-таки войдем в Антиохию; и вот теперь, уже через несколько часов, мне хотелось как можно скорее покинуть ее пределы. Я просидел в тени утеса все утро, наблюдая сверху за разорением города. Время от времени я порывался спуститься вниз и попытаться спасти невинных, но каждый раз прогонял эту мысль, понимая, что результатом моих усилий может стать разве что моя смерть. Это не мешало мне проклинать себя за трусость.
Когда солнце поднялось достаточно высоко, а крики почти смолкли, я стал спускаться по сыпучему склону. Идти в центр города, где наверняка все еще бесчинствовала озверевшая толпа, я не рискнул. Решив держаться окраин, я направился к маленьким воротам на юго-западе города, возле моста. Даже здесь все было превращено в руины. За каких-то полдня Божье воинство произвело такие разрушения, на которые могли уйти столетия. Повсюду валялись сорванные с петель двери; обугленные дома зияли провалами окон; битая посуда, тряпье, инструменты и резные игрушки устилали землю, словно наносы, оставленные схлынувшим потоком. Страшнее всего выглядели тела. Многие из них несли на себе свидетельства страшной смерти. Местами пыль городских улиц обратилась в кровавую грязь. Я вытащил из-под кольчуги подол туники и зажал тканью нос, держа в другой руке свой серебряный крест. Полчища жаждущих крови франков все еще рыскали по улицам в поисках поживы. На одной из улиц рыцарь, заверявшийся в оранжевую ткань, бежал за ползущей на четвереньках полуголой женщиной. Ткань вздымалась у него за плечами подобно крыльям. Он настолько опьянел от вида крови, что петлял между колоннами аркады как заяц. Недолго думая, я подставил ему ногу, надеясь, что он поднимется не сразу. Он рухнул рядом с наваленными кучей трупами турок и больше не двигался. Бежавшая от него женщина с плоской иссохшей грудью и выдранными прядями волос обернулась. Не испытывая ни малейшей благодарности, она швырнула в меня увесистый камень, который я отбил щитом, и исчезла в проулке.
В конце концов я добрался до городской стены. Распахнутые настежь ворота никем не охранялись, и я беспрепятственно прошел под аркой. Пройдя несколько шагов, я обернулся, поразившись тому, с какой легкостью мне удалось пройти сквозь ворота, запертые для нас в течение столь долгого времени. Находясь в городе, я даже не обратил внимания на его стены. Впрочем, изнутри они наверняка выглядели так же, каки снаружи.
Не знаю, что изменилось, я или мир, но все теперь представлялось мне иным. Лагерь, где не было ни людских толп, ни дыма, ни криков, тоже стал другим. Залатанные драные палатки казались еще более унылыми, их кривые ряды — еще более жалкими, чем прежде. Я посмотрел на стоящую несколько поодаль на холме башню, сооруженную нами для охраны моста. За ее постройку люди платили своими жизнями, и всего день назад она являлась нашим передовым укреплением, призванным пресекать вражеские вылазки. Теперь же она опустела и потеряла всяческий смысл.
Какие-то люди в лагере все-таки остались. На берегу реки я увидел Анну, Сигурда и его варяжский отряд. Возле них лежали груды ящиков и мешков, снятые с кольев палатки валялись на земле, как ненужная одежда. Завидев меня, Анна радостно вскрикнула и бросилась ко мне. За этот день я так окоченел, что обхватившие мою талию руки показались мне двумя горячими утюгами, и я с трудом удержался от того, чтобы не отстранить ее от себя. Я был совершенно подавлен увиденным злом, которое вершилось не без моего участия. Мне казалось, что пройдет немало дней, прежде чем доброта принесет мне утешение.
— Ты остался жив…
Анна редко теряла самообладание, но сейчас она была готова заплакать.
Сигурд опустил на землю мешок и строго посмотрел мне в глаза.
— Я говорил ей, что ты обязательно вернешься. Я надеялся, что у тебя хватит здравого смысла не лезть на рожон и пропустить вперед себя норманнов, когда вокруг летают турецкие копья и стрелы.
— Да, я остался жив. — Я высвободился из объятий Анны. — Сигурд, вы вообще не участвовали в битве?
— Подобные победы не прибавляют чести. К тому же на сей раз франки, которые заняты сейчас грабежом, решили обойтись без нашей помощи. Граф Раймунд даже не позвал нас.
— Он ожидал этих событий?
Сигурд кивнул:
— Провансальцев подняли по тревоге незадолго до рассвета. К открытию ворот они уже были готовы к атаке. Это сделал Боэмунд?
— Да. Он нашел предателя среди охраны одной из башен со стороны горы.
Я кратко описал наши ночные приключения.
— А что сейчас творится в городе?
— Лучше назови его склепом. Хорошо, что вас там не было.
— В скором времени нам все равно придется туда войти, — заметил Сигурд и указал на север. — Или ты забыл о том, что Кербога находится на расстоянии двух дневных маршей отсюда? Все это время он не стоял на месте. Когда до него дойдут слухи о захвате города, он удвоит скорость.
В суматохе последних суток я напрочь забыл о существовании Кербоги. Его имя прозвучало для меня как гром с ясного неба. Втайне я надеялся отдохнуть хотя бы неделю-другую. Однако, похоже, у меня было всего несколько дней или даже часов до следующего нападения. Я усомнился, что смогу выдержать это.
— Нам нечего делать в этом городе! — воскликнул я. — Франки совершенно обезумели. Если мы появимся в Антиохии, они растерзают нас на месте. — Меня тошнило от одного вида этих отвратительных варваров. — С меня хватит! Нужно возвращаться в Константинополь.
Только там я надеялся очиститься от скверны и обрести душевное спокойствие.
Сигурд внимательно взглянул на меня, видимо оценивая мое болезненное состояние.
— Вернуться в Константинополь сейчас мы не сможем, — произнес он подчеркнуто спокойным тоном. — И ты это прекрасно знаешь.
— Но почему? — взорвался я. — Потому что это было бы трусостью? Потому что твоя воинская честь не позволяет этого?
— Потому что Кербога изловит нас в два счета и убьет. Или еще того хуже. Неужели ты хочешь, чтобы Анна стала наложницей в гареме эмира?
Будь у меня хоть какие-то силы, я бы его ударил.
— Не испытывай нашу дружбу, пытаясь играть на моем страхе за Анну! Я и сам понимаю, насколько рискованно подобное путешествие, но в Антиохии тоже небезопасно. Не сегодня-завтра Кербога возьмет город в осаду и запрет всех, кто окажется внутри, как овец в загоне перед отправкой на бойню. Если мы будем передвигаться по ночам и не возьмем с собой ничего, кроме самого необходимого, нам удастся незаметно проскользнуть мимо его армии.
— А что потом? Сначала горы, крутые настолько, что по их склонам не отваживаются ходить даже горные козлы, а затем пустыня. Бесконечная пустошь, где нет ни воды, ни еды, где живут одни лишь турки и разбойники. Посмотри на нас, Деметрий: далеко ли мы сможем уйти?
— Мы могли бы добраться до гавани Святого Симеона и отправиться домой морем.
— Если франки, которые держат в руках гавань, позволят сделать это. Не забывай о том, что едва ли не половина воинства пытается спастись бегством. В лучшем случае они согласились бы отпустить тебя с
