Несколько осмелев, она погладила его по щеке кончиками пальцев. Лицо Гейбриела утратило сосредоточенное выражение, а его тело напряглось от этого прикосновения. Джоанна вдруг вспомнила всю горечь их супружеских отношений и с ужасом подумала, что бесполезно пытаться пробудить в себе нежность к этому мужчине: неожиданное проявление чувств лишь поставило бы обоих в нелепое положение.
Ведь по сути ничего не изменилось! Гейбриел мило провел этот вечер и готовился завершить его столь же приятно. Нет, расслабляться нельзя: однажды поддавшись естественному желанию получить удовольствие, я буду потом страдать, не обретя взаимности, и пить горечь разочарования после очередного предательства мужа. Пусть лучше все остается по-прежнему, так я хотя бы сохраню достоинство.
Рассудив таким образом, Джоанна отпрянула от Гейбриела.
– Иди ко мне! – простер он руки.
– Я устала, – срывающимся голосом пробормотала она. – И меня мутит.
Соскользнув с кровати, Джоанна зажала ладонью рот и убежала в ванную. Ее действительно стошнило, но не от отравления алкоголем, а от мысли, что она едва не предала себя, поддавшись неуместно вспыхнувшему желанию. Умывшись и приведя себя в порядок, она вернулась в спальню.
Гейбриел, все еще одетый, стоял у окна, уставившись в темноту. Услышав ее шаги, он обернулся.
– Мне не следовало столько пить, – хрипло сказала Джоанна.
– Верно, тогда тебя не вывернуло бы наизнанку, – усмехнулся Гейбриел и, помрачнев, добавил, выдержав паузу: – Актриса из тебя не вышла, моя дорогая!
– О чем это ты? – вскинула брови Джоанна.
– Разумеется, о дешевом представлении, которое ты мне здесь устроила. Знаешь, я решил навсегда избавить тебя от необходимости корчить из себя умирающего лебедя всякий раз, когда я к тебе прикасаюсь. Полагаю, что сделаю нам обоим огромное одолжение, если подыщу себе иное развлечение! Я немедленно уезжаю в Лондон. Можешь сказать моему отцу, что у меня важная деловая встреча. Или придумай что- нибудь еще, мне это безразлично. Прощай, моя милая женушка!
И, сверкнув леопардовыми золотистыми глазами, он шагнул к выходу.
Джоанна смутно осознала, что стоит одна посередине кабинета, закрыв глаза и зажав руками уши, как бы пытаясь отстраниться от призраков событий двухлетней давности, до сих пор причиняющих ей боль.
Забыть пережитое она так и не смогла, как ни старалась, и это не следовало сбрасывать со счетов. С возвращением Гейбриела страдания, несомненно, возобновятся. Если верить Генри Фортескью, это произойдет уже послезавтра. Оставалось лишь набраться храбрости и подготовиться к встрече с мужем. Впрочем, подумалось Джоанне, нужно радоваться тому, что спустя всего сорок восемь часов я смогу наконец потребовать развода.
Решив оставить свое послание на письменном столе, Джоанна окинула взглядом кабинет, мысленно прощаясь с ним и со всем домом, в котором прожила несколько лет. Настало время сменить образ жизни и место обитания. Но прежде предстояло обсудить с Гейбриелом несколько серьезных вопросов.
Она покинула кабинет и, пройдя через холл, отделанный деревом, вошла в столовую, где миссис Эшби уже накрывала стол к ужину. Лицо пожилой служанки распухло и покраснело от слез. Она служила в Уэстроу уже тридцать лет, приехав сюда, когда Гейбриел был еще младенцем.
– Миссис Элкотт спустится к ужину, мадам? – вымучила вежливую улыбку миссис Эшби. – Или отнести ей еду в комнату?
– Не знаю, – пожала плечами Джоанна, – но могу это выяснить. Да, вот что, Грейс… На похороны приедет мистер Берн. Вы не могли бы подготовить для него комнату?
– Полагаю, лучше всего освободить спальню мистера Лайонела, – сказала служанка. – Но я не решаюсь там что-нибудь трогать, мадам!
– Пока приберите в комнате, которую Гейбриел занимал раньше, – распорядилась Джоанна. – Он сам решит, где будет жить, когда немного освоится после долгого отсутствия. Схожу-ка я проведать миссис Элкотт!
В спальне Синтии горели все лампы и работал телевизор. Сама она возлежала в голубом пеньюаре на кровати, рассеянно жуя шоколадную конфету и листая дамский журнал. Воздух был пропитан приторным запахом духов.
– Привет! – воскликнула Джоанна, входя без стука. – Я не помешала? Как ты себя чувствуешь? Спустишься к ужину?
– Нет, я съем, тарелку супа здесь, – умирающим голосом ответила мачеха. – Ничего другого я просто не смогу проглотить.
Покосившись на почти пустую коробку конфет, Джоанна с трудом сдержала улыбку: после подобной «закуски» у любого пропадет аппетит! Но вслух она выразила Синтии сочувствие.
– Люди реагируют на беду по-разному, – скорбно заметила та. – Все зависит от нервной системы. Одним Бог дал тонкую натуру, других сделал толстокожими, и ничего с этим не поделаешь, милочка! Каждый несет свой крест. Кто-нибудь еще придет на ужин? Сегодня с утра от посетителей нет отбоя, от этого перезвона в прихожей у меня началась мигрень!
– Лайонела все любили и уважали, – заметила Джоанна. – Люди выражают нам соболезнования. Что же в этом удивительного?
– Я и сама это понимаю! – наморщив носик, промокнула платочком сухие глаза Синтия. – Но ты, милочка, совершенно лишена такта! Порой я задаюсь вопросом, есть ли у тебя сердце. За весь день у меня никто не побывал! Видимо, скоро я стану никому не нужна. Грядут большие перемены. Ты так не считаешь?
– Разумеется! – Джоанна убрала с кресла нижнее белье и чулки Синтии и села. – Между прочим, у меня был Генри Фортескью.
– В самом деле? – оживилась мачеха. – Старый хрыч, конечно, не проболтался, как Лайонел
