домой. Мне было все равно. Я знала, что женитьба на мне возмутила бы его семью. Я терпеливо ждала, ослепленная счастьем. Как-то раз, возвращаясь домой с покупками, я увидела его. Увидела и позвала по имени — на всю улицу. Он обернулся… и тут я заметила, что на его руку опирается какая-то дама.
Розмари умолкла, на глазах у нее выступили слезы. Повинуясь мгновенному порыву, я сжал ее кисть.
— Дама спросила: «Кто эта женщина?» Он отвернулся от меня, не сказав ни единого слова, и ответил ей… Боже, я как сейчас слышу эти слова! «Никто, дорогая». Никто! Я никто, несмотря на красоту. Недостаточно хороша, чтобы меня уважали порядочные мужчины. Нищенка! Точнее не скажешь. Вы угадали, Дэниел. Мой добрый Дэниел.
Я пытался успокоить ее, но Розмари настаивала:
— Нет! Вы должны выслушать до конца. Мои надежды были разбиты, но я не могла смириться с тем, что все вот так закончится. Высматривала его на улицах, тщетно ждала звонка с объяснениями. Я впала в такое отчаяние, что поверила бы любой лжи, лишь бы вернуть его. Но он не появился. Работа в забегаловке стала невыносимой, и я занялась шитьем на дому для моей хозяйки. Зарабатывала ровно столько, чтобы хватало на жизнь. Я знала: хозяйка радуется моим несчастьям. Не поверите, как она оскорбляла меня. Постоянные намеки, выговоры… Но я боялась съехать. Боялась, что больше никто не согласится сдать жилье одинокой женщине. Я пила. В одиночку, у себя в комнате, по ночам. Пила джин, как дешевая шлюха. Ненавидела себя, но джин немного скрашивал тоску и отчаяние. А потом я увидела, как он выходит из театра с друзьями. Не решилась заговорить — я была плохо одета, может быть, пьяна, не помню. Я следовала за ним до его дома. Ждала, пока не уйдут друзья, — не знаю, как долго. Мне показалось, очень долго. Потом постучала. Он не сразу подошел к двери. Я уже испугалась, что он вообще не подойдет… а потом увидела его через дверное стекло. Он отворил, несколько мгновений холодно смотрел на меня. «Простите, — сказал он, — я вас не знаю». И захлопнул дверь. Я долго стояла у его порога, замерзшая и отчаявшаяся, пока не увидела, что начинает светать. Значит, я простояла там всю ночь. Не могла понять, почему он вдруг переменился, и это непонимание было тяжелее всего. Когда я вернулась, мои вещи ждали меня за дверью, аккуратно упакованные в сумку и чемодан. Уверена, хозяйка наслаждалась, собирая мои пожитки и злорадствуя… На дверь она прицепила записку. Не могу пересказать ее, Дэниел. Я ни в чем не виновата, но это послание опозорило меня, сделало грязной и порочной. Поэтому я пошла к реке. Но в мире еще осталось немного сострадания, раз появились вы. Вы…
И Розмари заплакала. Она плакала долго, она всхлипывала и лила слезы, которые терзали мое сердце. Прятала лицо в ладонях, словно маленькая девочка. Я обнимал ее и бормотал жалкие, искренние, детские слова утешения. И ощущал сердечный трепет, какого не чувствовал ни до, ни после этого; я испытал божественное озарение, когда она подняла на меня взгляд и улыбнулась.
Нет, я бы не смог винить Роберта за то, что увел у меня Розмари, — даже если бы он не был моим другом. Она — клин, который разделяет друзей; она могла заставить честного человека воровать, доброго — убивать. На месте Роберта я, несомненно, сделал бы то же самое. Кровь стынет в жилах при мысли о том, как легко мы могли бы поменяться ролями. Тогда я лежал бы сейчас на гранчестерском кладбище. Возможно, вскоре я там окажусь.
Часть вторая
Небесная подруга
Два
Преподобный Холмс оказался невысоким, худым, довольно невзрачным человеком. Изящный витраж позади него отбрасывал разноцветные тени на странно детское лицо викария. Взгляд светлых глаз за толстыми линзами очков в проволочной оправе был острым и искрился юмором. Густые темные брови придавали лицу суровое, даже отстраненное выражение; сейчас они сошлись на переносице — преподобный Холмс нахмурился, подыскивая слова для ответа. Он заговорил как старик или человек, глубоко погруженный в собственный мирок, вдали от приливов и отливов большого света: медленно и весьма неохотно, слегка растягивая слова, хорошо поставленным мягким голосом сельского священника.
— Что ж… увы, — произнес он, покачав головой. — Я больше ничего не могу сообщить об этом. Очень неприятная выходка. Однако это просто студенческая шалость. Правда, я не вижу ничего забавного в раскапывании могил и осквернении церкви. Дурацкая шутка, но не более того.
— Что же здесь произошло? — настаивала Элис, сдерживая нетерпение.
— Никто не знает, — ответил священник. — Довольно мерзкое происшествие, я шокирован… — Он понизил голос и с заговорщицким видом повернулся к Элис. — Но мне кажется, тут кто-то пытался докопаться — простите за каламбур… лично до меня.
Элис изобразила приличествующую случаю заинтересованность, хотя уже решила, что напрасно обратилась к этому человеку. Ее мнимые или подлинные воспоминания не находили себе подтверждений. То, о чем говорилось в газетной заметке, не имело к ним никакого отношения. Случайное совпадение, не более того.
Мартин Холмс сделал ей знак подойти поближе.
— В числе прочих осквернена могила моего дяди. — Он помолчал несколько секунд. — Видите ли, мисс…
— Элис Фаррелл.
— Да. Мисс Фаррелл, наше семейство — из старейших в графстве Кембриджшир. Хотя сам я живу здесь не так уж давно… Быть может, какая-то вражда, былые обиды, ну, вы понимаете…
Элис посмотрела на часы. Преподобный Холмс не заметил этого, он продолжал свой сбивчивый монолог с видом человека, нашедшего благодарную аудиторию.
— Когда меня назначили… э-э… викарием местного прихода, это не всем понравилось. Меня считали неподходящим кандидатом. В нашей семье был случай расстройства… ну, душевной болезни. Такое бывает, вы знаете. Об этом еще не забыли — у людей долгая память. Может быть, кто-то из молодежи решил ради забавы раскопать могилу бедного дядюшки Дэна, чтобы подразнить меня.
Элис взглянула на него сочувственно.
— Бедняга был совсем безумен. — Мартин Холмс покачал головой. — Умер в сумасшедшем доме… повесился, так мне сказали. Нельзя сказать, что я хорошо знал его… нет, почти не помню. Дядя Дэн остался для меня загадкой. Я видел его однажды в детстве, навещал вместе с отцом. Дядя хотел дать мне шиллинг, но отец не позволил. Потом он сказал, что дядя без конца твердил о дьяволах… и чудовищах. О чудовищах! — со смехом повторил священник.
Элис снова взглянула на часы.
— Ну что ж, — произнесла она. — Если это все…
— Все? — переспросил преподобный. — Да, пожалуй… Не считая того, что шутники обманулись. Бедный старый дядя Дэн…
— Обманулись?
— Ну, его там нет, — пояснил преподобный Холмс. — Тот, кто хотел его выкопать, ничего не нашел. В гробу лежат шкатулка и несколько безделушек.
При виде ошеломленного лица Элис (ей уже не хотелось уходить) Мартин с извиняющейся улыбкой кивнул.
— Я же сказал: он был безумен.
— Но где же он?
Преподобный рассмеялся, на этот раз очень тихо.
— Здесь. Прямо здесь, в церкви. Его кремировали, а потом замуровали в восточной стене, за
