Дезире Бастонне. Меня это так поразило, что я не могла выговорить ни слова, а к тому времени, когда я нашлась, что ответить, она уже прошла мимо, все так же держа свой букетик мимозы.
Я нашла Ксавье возле
— Твоя бабушка что-то плохо выглядит, — сказала я ему. — Скажи ей, в следующий раз, как ей понадобится в Ла Уссиньер, пусть скажет мне, я ее на тягаче отвезу. Ей нельзя ходить туда пешком, в ее-то возрасте.
Ксавье явно было не по себе.
— Она простыла, вот и все, — сказал он. — Она столько времени торчит на Ла Буш. Она думает, если достаточно долго молиться, можно выпросить чудо.
Он пожал плечами.
— Я думаю, если б святая могла дать нам чудо, она б это уже давно сделала.
Я видела на том берегу ручейка, у останков «Элеоноры», Гилена с братом. Разумеется, и Мерседес была неподалеку, полировала ногти, одетая в ярко-розовую футболку с надписью «ДАВАЙ СЮДА». Все время, пока мы говорили, Ксавье не сводил с нее глаз.
— Мне предложили работу в Ла Уссиньере, — сказал он. — На фасовке рыбы. Платят хорошо.
— Да?
Он кивнул.
— Не могу же я здесь оставаться, — сказал он. — Надо перебираться туда, где деньги. Все знают, что Ле Салану конец. Так лучше брать что дают, пока кто-нибудь не перебил.
Гилен на том берегу засмеялся, чуть-чуть слишком громко, над какими-то словами Дамьена. Большой кукан кефали небрежно висел на носу лодки.
— Он покупает эту рыбу у Жожо Чайки, — тихо сказал Ксавье. — И делает вид, что поймал ее на Ла Гулю. Можно подумать, ей не наплевать, сколько он рыбы наловил.
Мерседес, словно поняв, что мы говорим о ней, вынула зеркальце и подновила помаду на губах.
— Если бы только удалось убедить дедушку, — продолжал Ксавье. — За дом еще можно что-то выручить. И за лодку. Если бы только он не был так намертво против того, чтобы продавать уссин…
Он неловко осекся, словно поняв, что выдал себя.
— Он старый человек, — сказала я. — Он не любит перемен.
Ксавье покачал головой.
— Он пытается осушить Ла Буш, — сказал он, чуть понизив голос. — Он думает, что про это никто не знает.
Оттого он и заболел, сказал Ксавье: простудился, копая канавы вокруг могилы сына. Судя по всему, старик в одиночку прокопал десять метров канавы, вдоль всей кладбищенской дорожки, пока не свалился. Его нашел Жан Большой и привел к нему Ксавье.
— Старый дурак, — сказал Ксавье, но в голосе его слышалась любовь. — Он и правда думает, что можно что-то изменить.
Я, должно быть, заметно удивилась, потому что Ксавье засмеялся.
— Он не такой жесткий, как прикидывается, — сказал он. — И он знает, как Дезире переживает из-за Ла Буша.
Это меня удивило. Я всегда считала Аристида патриархом, равнодушным к чьим бы то ни было чувствам. Ксавье продолжал:
— Будь он один, он бы уже давно ушел в «Иммортели», когда мог получить хорошую цену за дом. Но он не мог так поступить из-за бабушки. Он ведь и за нее отвечает.
Я думала об этом по дороге домой. Аристид — заботливый муж? Аристид — сентиментален? Интересно, нет ли и у моего отца этой черточки, не пылал ли когда-то огонь под его внешним бесстрастием?
В последние несколько дней Флинн стал более доступным, ближе к тому, каким он был во время нашей первой встречи в Ла Уссиньере в обществе двух сестер. Может, из-за Жана Большого; с тех пор как я отвергла предложение Бримана — поселить отца в «Иммортели», — враждебность деревенских по отношению ко мне начала понемногу спадать, несмотря на злобные насмешки Аристида. Я поняла, что Флинн по-настоящему привязан к моему отцу, и мне было немного стыдно, что я так ошибочно судила о нем. Он проделал огромную работу, чтобы расплатиться за свое пользование блокгаузом: даже сейчас он заходил каждые несколько дней с рыбой, которую поймал (а может, спер из чужого улова), с пучком овощей или сделать какую-нибудь работу, которую обещал Жану Большому. Я начала задумываться, как же мой отец вообще справлялся до появления Флинна.
— О, да он бы справился молодцом, — сказал Флинн. — Он крепче, чем вы думаете.
В этот вечер я нашла Флинна в его блокгаузе, за постройкой водопровода.
— Под скалой — песок, он фильтрует воду, — объяснил Флинн. — Мне только и остается, что накачать ее насосом в дом.
Это была типичная для него хитроумная идея. Я видела следы его работы по всей деревне: старый ветряк, отстроенный, чтобы качать воду, осушая поля; генератор в сарае у Жана Большого; дюжина сломанных вещей, которые теперь починены, отполированы, смазаны, прилажены, восстановлены и введены в строй при участии лишь умелых рук и нескольких запчастей.
Я рассказала ему про свою беседу с Ксавье и спросила, нельзя ли построить что-то подобное для осушения Ла Буша.
— Может, его и удастся осушить, — сказал Флинн, поразмыслив, — но вряд ли получится сохранить от затопления. Его заливает каждый раз при высокой воде.
Я подумала об этом. Он был прав: Ла Буш мало просто осушить. Нужно нечто вроде волнолома, как в Ла Уссиньере, — сплошной каменный барьер, чтобы защитить устье Ла Гулю и сдержать атаки приливов на ручеек. Это я и сказала Флинну.
— Если уссинцы смогли построить плотину, — сказала я, — то и мы можем. Камень возьмем с Ла Гулю. И снова заживем в безопасности.
Флинн пожал плечами.
— Возможно. Если вы как-то сумеете собрать деньги. И убедить достаточно народу вам помочь. И в точности вычислить, где надо построить плотину. Пара метров в ту или другую сторону — и, считай, работа пропала даром. Нельзя просто свалить сотню тонн камня у оконечности мыса и считать, что дело сделано. Вам понадобится инженер.
Меня это не обескуражило.
— Но это можно сделать? — не отставала я.
— Скорее всего, нет. — Он внимательно осмотрел механизм насоса и что-то подкрутил. — Это лишь переадресует вашу проблему куда-то еще. И то, что уже размыло, не принесет обратно.
— Нет, но, может быть, это спасет Ла Буш.
Флинн как будто развеселился.
— Старое кладбище? А толку?
Я напомнила ему про Жана Большого.
— Для него это был сильный удар, — сказала я. — Святая, Ла Буш,
