Темный ангел

половина рта, один глаз уставился на меня, от света зрачок сузился в точку.

– Не волнуйся, дорогая, – продолжил я. – Сейчас придет Тэбби. Я позабочусь, чтобы она хорошенько растопила камин, а потом ты сможешь выпить горячего шоколада. Разве мы хотим, чтобы ты простыла?

– А разве нет?

В ее голосе мне послышалась язвительная насмешка.

– Конечно нет, дорогая моя, – бодро ответил я, давя желание забормотать. – Тэбби! Черт бы побрал эту женщину, пора бы ей уже появиться. Тэбби! Она что, хочет тебя до смерти заморозить?

– Тэбби ушла, – тихо произнесла Эффи. – Я отправила ее в аптеку за каплями.

– Ах вот как.

– Никого нет. У Эм выходной. Эдвин ушел домой. Мы с тобой одни, Генри.

На меня снова нахлынул беспричинный страх. Я старался взять себя в руки. Почему-то мысль о том, что я с Эффи наедине, пугала. Кто знает, что за странные мысли бродят в ее голове? Я нашарил в кармане спички, усилием воли заставил себя повернуться к ней спиной и трясущимися руками зажег лампу… Я чувствовал, как ее глаза впиваются мне в затылок, челюсти сводило судорогой от ненависти к ней.

– Вот, так уже лучше, правда? Теперь нам друг друга видно.

Вот так, правильно, оживленная болтовня. Нет причин думать, что она замыслила ссору, что она уже знает… Я повернулся к ней, и челюсть снова заболела, теперь от натянутой улыбки, которая, я знал, ни на миг не обманула ее.

– Я закрою окно, – сказал я.

Целую вечность я возился со шпингалетом, шторой, листьями на полу. Я бросил листья в камин.

– Интересно, мне удастся развести огонь?

– Мне не холодно, – сказала Эффи.

– Зато мне холодно, – отозвался я с притворной жизнерадостностью. – Посмотрим-ка… я думаю, это нетрудно. Тэбби каждый день это делает.

Я встал на колени перед камином и принялся раскладывать бумагу и щепки на углях. Пламя вспыхнуло, затрещало, и из трубы пошел дым.

– Ну и ну, – засмеялся я. – Этот фокус сложнее, чем я думал.

Эффи скривила губы в проницательной ненавидящей полуулыбке.

– Я не ребенок, – процедила она. – И не полоумная. Не нужно так со мной разговаривать.

Неожиданная реакция. Она снова застала меня врасплох.

– Да ты что, Эффи… – пролепетал я. – Я… – И, оправившись от изумления, заговорил терпеливым, наставительным тоном врача: – Я вижу, что ты больна. Скажу только, что, надеюсь, позже ты поймешь, как больно мне слышать эти неблагодарные слова. Однако я…

– И я не больна, – снова перебила Эффи. И в тот миг я ей поверил: пронизывающий ясный взгляд, глаза – как ножи. – Что бы ты ни говорил и ни делал, как бы ни пытался доказать обратное, я не больна. Пожалуйста, не пытайся мне врать, Генри. Мы одни в доме – не перед кем притворяться, разве что перед самим собой. Попробуй быть честным, ради нас обоих.

Она говорила сухо, бесстрастно, как гувернантка, и мне вдруг снова стало двенадцать, и я наивно и безуспешно оправдывался, чтобы избежать наказания, и каждое слово лишь усугубляло мою вину.

– Ты не имеешь права так со мной разговаривать! – Слова показались неубедительными даже мне самому, я постарался говорить властно: – Мое терпение не безгранично, Эффи, хотя я многое спускаю тебе с рук. Ты должна уважать меня как жена, хотя бы как жена, и…

– Жена? – воскликнула Эффи, и я странно успокоился, уловив в размеренной интонации истеричные нотки. – Это когда же ты хотел, чтобы я была женой? Да если бы я рассказала, что ты…

– Что рассказала? – Я говорил слишком громко, слова вырывались сами собой. – Что я нянчился с тобой, когда ты болела, терпел твои истерики, давал тебе все, чего бы ты ни пожелала? Я…

– Тетя Мэй всегда говорила: неприлично, что ты женился на девушке настолько моложе себя. Если бы она знала…

– Что знала?

Она перешла на шепот:

– Знала, как ты со мной обращаешься… и куда ходишь по ночам…

– Девочка, ты бредишь. Куда хожу, ради всего святого?

– Ты знаешь. На Крук-стрит.

У меня перехватило дыхание. Откуда ей известно? Неужели кто-то меня узнал? Неужели кто-то следил за мной? То, что она сказала, значило… Не может быть. Она блефует.

– Ты сошла с ума!

Она молча покачала головой.

– Ты сошла с ума, и я могу это доказать! – Я лихорадочно полез в карман пальто и вытащил бумагу Рассела. Хрипло, опьяненный болезненной эйфорией, я начал читать вслух отрывки: – «…что пациентка Юфимия Мадлен Честер… симптомы слишком очевидны… не следует игнорировать… мания, истерия и каталепсия… опасна для себя и окружающих… таким образом, рекомендовано лечение… на неопределенный срок… в руки… обеспечивающих необходимые условия…» Ты слышала, что он сказал: я могу отправить тебя в больницу, Эффи, в сумасшедший дом! Никто не поверит умалишенной. Никто!

На ее лице ничего не отразилось, оно было пугающе бесстрастным. Слышала ли она меня? Или снова ушла в свои неведомые мысли? Но тут она заговорила.

– Я всегда знала, что ты предашь меня, Генри, – спокойно сказала она.

Я открыл было рот – но, в конце концов, она права, не перед кем притворяться.

– Я знала, что ты больше не любишь меня. – Она улыбнулась и на миг стала почти красивой. – Но это ничего, потому что я тебя уже давно не люблю. – Она склонила голову набок, словно вспоминая что-то. – Но я не позволю тебе принести меня в жертву, Генри. Я не позволю себя запереть. Я не больна, и очень скоро кто-нибудь это поймет. И может быть, тогда люди станут верить моим словам. – Она бросила на меня взгляд, полный злобы. – А мне есть что им рассказать, Генри, – безмятежно добавила она. – О доме на Крук-стрит и о том, что там творится… Фанни Миллер не станет ради тебя врать, правда?

Я словно горсть иголок проглотил, грудь невыносимо сдавило. Мне вдруг отчаянно понадобился хлорал. Не обращая внимания на торжествующую улыбку Эффи, я снял с шеи пузырек и сорвал крышку. Дрожащими руками я отсчитал десять гранов в стакан и плеснул на них хересом, но переборщил – часть напитка пролилась мне на манжету. Ненависть вспыхнула с новой силой.

– Никто не поверит в эти бредни, – ровно произнес я с невероятным облегчением: хладнокровие вернулось ко мне.

– Могут и поверить, – сказала она. – Только представь, какая шумиха поднимется – а ведь твои работы только-только впервые получили признание. Один намек на то, что ты пытался упечь свою жену в сумасшедший дом, дабы она не разболтала о твоем тайном пороке… это тебя уничтожит. Станешь ли ты так рисковать?

Я возблагодарил всех темных богов за хлорал. Мне казалось, что с головы сняли крышку и внутрь подуло холодным сквозняком; мысли – всего лишь пылинки на ветру. Словно издалека я услышал свой голос:

– Моя дорогая Эффи, ты переутомилась. Думаю, тебе нужно лечь в постель и подождать, пока Тэбби принесет тебе капли.

– Я не лягу!

Поняв, что ее преимущество куда-то исчезло, Эффи утратила свою сверхъестественную сдержанность, в ее голосе зазвенела истерика.

– Ну, тогда не ложись, дорогая, – ответил я. – Я вовсе не собираюсь тебя заставлять. Пойду вниз, посмотрю, не вернулась ли Тэбби.

– Ты мне не веришь, да?

– Конечно, я тебе верю, дорогая моя. Конечно, верю.

– Я могу уничтожить тебя, Генри. – Голос ее дрожал, как она ни пыталась совладать с ним: «у-ни-чтожу тебя, Г-генри». – Могу и уничтожу!