Моё исполнение епитимьи — образец для подражания. От недоедания и недосыпания у меня кружится голова. Разве теперь не время искупления, когда нам прощаются все грехи? Серебро вновь на алтаре, в преддверии святого праздника горят свечи. Часовню — впервые со дня наступления Великого поста — украшают цветы. Даже святой Франциск увенчан лилиями, источающими аромат чистой плоти. Мы с тобой так долго ждали. Шесть лет минуло с тех пор, как тебя первый раз хватил удар. Уже тогда ты не отвечал мне, хотя с другими разговаривал. Потом, в прошлом году, второй удар. Мне сказали, что теперь ты не способен общаться, но я знаю, что это всего лишь притворство, выжидательная тактика. Придёт время, и ты очнёшься.
Сегодня утром нашли мёртвой Арманду Вуазен, с улыбкой на лице. Она скончалась в своей постели,
Она
Разумеется, ясно, кто за всем этим стоит. Роше. О да, Каро мне всё рассказала. Эта женщина — зло,
Как поступил бы Мускат? Да, он ничтожество, грубое животное. Но он заметил опасность гораздо раньше, чем я. Как бы он поступил? Мне следует равняться на Муската. Пусть он грязная жестокая свинья, зато хитёр, как лис.
Как поступил бы он?
Завтра праздник шоколада. От его успеха или провала зависит её судьба. Настраивать общественное мнение против неё слишком поздно. В глазах окружающих я должен быть безупречен.
За затянутой витриной ожидают своего часа тысячи шоколадных лакомств. Украшенные лентами яйца, звери, пасхальные гнёзда, подарочные коробочки, кролики в целлофановых рюшках… Завтра дети проснутся под праздничный трезвон колоколов, но их первой мыслью будет не «Он воскрес!», а «Шоколад! Пасхальный шоколад!». А что, если шоколада не окажется?
Эта мысль парализует моё сознание. В следующую секунду меня заливает жгучая радость. Хитрая свинья во мне ликует и склабится. Я могу пробраться к ней в дом, подсказывает она. Задняя дверь полусгнила от старости. Я взломаю её, проникну в магазин с дубинкой. Шоколад — изделие хрупкое, разломать его легче лёгкого. Пять минут, и её подарочные коробочки превратятся в месиво. Она спит наверху. Возможно, ничего и не услышит. А я управлюсь быстро. К тому же я буду в маске, так что если она и увидит… Подозрение падёт на Муската. Акт мести. А опровергнуть он не сможет, ведь его здесь нет. И потом…
Хвала Господу. Знамение.
Глава 38
Минувшей ночью я почти не сомкнул глаз. Свет в её окне погас только в два часа, но даже потом я не осмелился двинуться к её дому, опасаясь, что она всё ещё бодрствует в темноте. Чтобы не проспать, я завёл будильник и два часа продремал, сидя в кресле. Волновался я, конечно, зря. Мой сон был короткий, пронизанный мимолётными видениями, которые я едва помнил по пробуждении, хотя вскакивал от них, как ужаленный. Кажется, мне снилась Арманда — молодая Арманда, какой я её никогда не знал; в красном платье, она бегала по полям за Мародом, и её чёрные распущенные волосы развевались по ветру. А может, это была Вианн, и я просто перепутал их. Потом я видел пожар в Мароде, сгоревших цыган — потаскушку с её алкашом, видел ядовито-красные берега Танна и тебя,
В четыре я поднялся с кресла. Спал я в одежде, сбросив только сутану и воротничок. Церковь к этому делу не имеет никакого отношения. Я приготовил себе кофе, очень крепкий, но без сахара, хотя формально свою епитимью я уже исполнил. Подчёркиваю: формально. В душе я знаю, что Пасха ещё не наступила. Он ещё не воскрес. Вот если достигну своей цели,
Я замечаю, что меня бьёт дрожь. Чтобы собраться с духом, ем сухой хлеб. Кофе горячий и горький. Когда выполню своё задание, устрою для себя настоящий пир: с яйцами, ветчиной, сдобными булочками из пекарни Пуату. При этой мысли у меня потекли слюнки. Я включил радио, настроил на станцию классической музыки.
Без пяти минут пять. Выглядывая в окно, я вижу на горизонте первые проблески рассвета. У меня уйма времени. Викарий придёт сюда в шесть звонить Пасху. Для выполнения моей тайной миссии времени больше чем достаточно. Я надеваю специально приготовленную маску и не узнаю своё отражение в зеркале. На меня смотрит бандит. Это сравнение вновь вызвало у меня улыбку. Моя усмешка под маской кажется жестокой и циничной. Вот бы она увидела меня.
5.10
Дверь не заперта. Я едва верю своему счастью. Потрясающе самонадеянная женщина. Убеждена, что никто не посмеет противостоять ей. Я отбросил тяжёлую отвёртку, которой намеревался взломать дверь, и обеими руками взял увесистую доску — кусок притолоки,