мере не знаю в деталях. Я верю в Бога, но не верю в церковь. От церквей у меня мурашки по коже. За последние пять лет я побывала в церкви по единственной причине — похороны. То, что я находилась так близко от мертвого тела, очень отвлекало меня. От него исходил гул в течение всей службы. Если бы речь шла о похоронах Джеффа Макгроу, а не о службе в память всех пропавших мальчиков, я бы ни за что не согласилась пойти.
— Выступит Эйб Мадден, — сообщил Барни Симпсон. — Это должно быть интересно. Сандра была немногословна, но общеизвестно, что Эйб не расследовал исчезновение мальчиков с той целеустремленностью, с какой хотелось бы Сандре, когда она была его помощницей. И не секрет, что это одна из причин, по которой ее избрали шерифом.
Барни Симпсон серьезно кивнул, в его больших черных очках отразились люминесцентные лампы над головой.
— Тогда, думаю, это будет скорее ссора, чем обычная поминальная служба, — отозвался Толливер. — Наш счет готов, вы сказали? Ваш компьютер застрахован от сбоев и снова работает?
— Да. Этим вечером мы сохраняем копии всех файлов в компьютере, поэтому ничего не потеряем из- за надвигающейся снежной бури. Надеюсь, вы слышали прогноз погоды, как и все остальные горожане. Вы нашли место, где остановиться?
— Да, нашли, — ответила я.
— Наверное, снова в мотеле. Вам повезло, что удалось снять номер.
— Нет, — сказал Толливер. — Все комнаты в мотелях заняты.
Он отошел к окошку, чтобы проверить наш счет, а Барни тем временем вопросительно на меня смотрел, ожидая, когда я сообщу, где мы остановились, но я промолчала. Не уверена, почему вела себя так отвратительно. Удар по голове будет моим единственным оправданием. Я заставляла себя быть вежливой.
— Вы женаты? — спросила я, хотя мне было в высшей степени на это плевать.
— Был, — ответил он, и сожаление омрачило его голос. — Наши пути разошлись несколько лет назад, и она с моей дочерью переехала в Гринвилл.
— Тогда вы должны иногда видеться с дочерью.
— Да, она время от времени приезжает, чтобы побыть со мной и навестить школьных друзей. Трудно поверить, что она уже в колледже. А у вас есть дети?
— Нет, — покачала я головой.
— Что ж, дети не только благословение, — заметил администратор утешающим тоном, словно хотел меня уверить: я не должна горевать, что не имею детей.
Я встала и подошла к Толливеру, который получал рецепт у Бритты.
— Могу я пригласить вас обоих на ужин? — спросил Барни Симпсон, и мы попытались не выглядеть слишком удивленными.
Толливер быстро посмотрел на меня, проверяя, как я отнеслась к этому очень неожиданному предложению, и ответил:
— Спасибо, но у нас уже есть планы. Но мы все равно ценим ваше приглашение.
— Конечно-конечно.
Бритта захлопнула окошко, и я увидела за стеклом ее силуэт, когда она встала и начала надевать пальто.
Больница закрылась для посетителей, как закрываются все больницы.
Мы вышли через переднюю дверь с рецептом и наилучшими пожеланиями Симпсона.
— Какой одинокий парень, — заметила я.
— У него к тебе слабость, — мрачно отозвался Толливер.
— Вовсе нет. — Я, не задумываясь, отмахнулась от этой идеи. — Я для него ничего не значу. Он вообще не думает обо мне как о женщине, нисколько.
— Тогда зачем он хочет быть нашим лучшим другом?
— Думаю, потому что мы здесь новые люди. Возможно, у него нет шансов встречаться с разными людьми. Держу пари, он порядком загружен работой. Мы для него хоть какое-то разнообразие.
— Как скажешь, — пожал плечами Толливер. — Где ты хочешь поесть?
— Это же Доравилл. Какой у нас выбор?
— Для «Соника» слишком холодно. Тут есть «Макдоналдс» и «Сателлит стейкс».
— Пошли в «Сателлит стейкс».
«Сателлит стейкс» оказался очень похож на «Голден коррал» или «Вестерн сиззлин». В ту холодную ночь, имея в перспективе заупокойную службу и ожидая плохой погоды, всем в Доравилле пришла та же мысль, что и нам. В ресторане сидели несколько чужаков, которых легко было распознать, — должно быть, они явились с телегруппами новостей — и множество местных — наверное, они не заходили сюда во время летнего туристического сезона, а еще те, кто путешествовал по магистрали между штатами. Ресторан был переполнен.
Я увидела Манфреда и Ксильду за столиком, рассчитанным на четверых, и, не посовещавшись с Толливером, направилась прямиком туда и спросила, можем ли мы к ним подсесть.
— О пожалуйста, — ответила Ксильда.
На ее лице было около тонны макияжа. Встреча с репортерами у амбара, похоже, возбудила ее настолько, что она превзошла саму себя. Глаза ее были просто глазами Клеопатры. Вокруг головы она повязала шарф на цыганский манер, из-под которого торчали пылающие рыжие локоны — яркий контраст с ее бледным, округлым, сморщенным лицом.
Я села рядом с ней, и на меня повеяло несвежими духами. Толливеру пришлось сесть рядом с Манфредом — ничего, это Толливеру не повредит. А Манфреду придется вдохнуть запах получше, чем тот, которым веяло от его бабушки.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил меня Манфред. Он выглядел искренне встревоженным.
— Со мной все хорошо. Голова побаливает. И рука болит.
— Я слышал, что вы выписались из мотеля, и думал, вы давно уехали.
— Уезжаем завтра или послезавтра, — сказал Толливер. — Мы просто ждем, чтобы выяснить, не хотят ли парни из Бюро расследований штата еще о чем-нибудь нас расспросить. А потом двинемся в дорогу. А вы?
— Мне нужно остаться здесь как минимум до завтрашнего дня, — прошептала Ксильда. — Появятся новые мертвецы. И близится время льда.
Последнюю фразу я поняла.
— Так говорит прогноз погоды. Надвигается ледяная буря.
— Мы надеемся выбраться из города раньше, — тихо произнес Манфред. — Бабушке больше ни к чему быть вдали от большой больницы. Я заберу ее домой как можно скорее.
Я искоса посмотрела на Манфреда и увидела на его лице неподдельное горе. Мне захотелось крепко его обнять.
Ксильда выглядела так, будто прислушивалась к далекому голосу. Она меня всерьез беспокоила. Раньше она относилась к категории милых мошенниц, хотя у нее всегда случались моменты блестящих озарений. Просто таких моментов было слишком мало, и случались они слишком редко, чтобы она могла с их помощью зарабатывать на жизнь. А теперь Ксильда как будто все время грезила наяву. Похоже, отрезки трезвой реальности, которые помогали ей — обманным путем — зарабатывать на жизнь, теперь были все короче и случались все реже.
И что будет делать Манфред, когда Ксильды не станет? Он еще очень молод, перед ним открыты все пути. Он может поступить в колледж, найти постоянную работу. Может стать учеником в цирке. А может вести плохо оплачиваемое существование милого мошенника и трюкача, которое вела Ксильда.
Сейчас было не время и не место расспрашивать его о планах на будущее, когда большой камень преткновения на пути этих планов сидел рядом со мной, капая салатным соусом на свою блузку.
— Этот мальчик станет убийцей, — заявила Ксильда.
К счастью, она говорила негромко. Конечно, она имела в виду Чака Алманда. Между прочим — о подростке, перед которым открыты пути.
— Но не наверняка. Он еще может спастись. Надеюсь, отец найдет для него хорошего психиатра и
