На самом деле все эти повреждения я получил, когда карабкался в темноте на гору. Это открытие сильно потрясло меня, но я постарался не показывать своих чувств. Мне даже не было страшно до того момента, когда в меня начали стрелять.
Я снова и снова прокручивал в памяти события минувшей ночи, пытаясь припомнить, что произошло, когда автомобиль поехал на меня, – я упал на дорогу и, обернувшись, увидел Алекс, замершую в свете фар. Закрывая глаза, я видел ее как живую. На ее напряженном лице застыла настороженность. Но было еще нечто мимолетное, чего я не ожидал увидеть. После того, через что ей пришлось пройти, Алекс должна была выглядеть испуганной, возможно, даже переживать ужас. Страх – очень сильная эмоция. В школе, где я учился, был мальчик, страдавший ночными кошмарами. Когда он просыпался от очередного ужасного сна, он садился в постели с выпученными глазами, открытым от ужаса ртом и перекошенным лицом. Подобным образом страх должен был проявиться и у Алекс, однако этого не произошло. Был только вскрик, который тут же оборвался.
– Если ты расскажешь Феонасу, мне придется провести весь день, отвечая на его вопросы. Сейчас нельзя терять время! – возразил я.
Ирэн не была уверена в том, что я прав, но вскоре ее сомнения рухнули. Уже начало светать; я с трудом поднялся со стула и надел рубашку.
– Ты все еще собираешься в Каламос? – спросила Ирэн.
– Да.
– Пойду сварю кофе, – вздохнула она.
Димитри уже был на борту «Ласточки», когда я добрался туда.
– Что с тобой такое? – спросил он, увидев мое лицо. Я вкратце рассказал ему о событиях минувшей ночи, на что он сердито ответил: – Не надо было ходить туда одному!
– Время поджимало. И он все равно бы узнал. Вероятно, за мной следили.
– Ты видел Алекс? Как она тебе показалась?
Не зная, как ответить, я неуверенно помолчал, но потом рассказал обо всем, что произошло, упомянув и о том, что слышал ее крик.
– Она, наверное, пыталась убежать, – предположил Димитри.
– Вполне вероятно, – согласился я, но он заметил нерешительность в моем голосе.
– Так что? Это доказывает, что скорее всего Хассель силой увез ее из Эксоги.
– Но зачем? И почему он хотел, чтобы я пришел на встречу именно ночью?
– Потому что не хочет, чтобы ты нашел «Антуанетту».
Я не был уверен в правильности этого ответа.
– Что-то здесь не сходится.
– О чем ты? Хочешь сказать, что Алекс с ним заодно? А как же крик? Тебя пытались убить!
Он был прав, и все равно меня грыз червячок сомнения. Я вспомнил, как Хассель побежал ко мне, когда меня осветили фары автомобиля. Тогда я решил, что попал в ловушку. Но может, я ошибся. Да, в меня кто-то стрелял, но, возможно, это был и не Хассель. В тот вечер, когда он подошел ко мне, пьяному, он спросил меня, знаю ли я Эрика Шмидта. Зачем ему выяснять, знаю ли я юношу, который погиб еще во время войны? Только если, так же как есть еще один Хассель, есть и второй Шмидт. Собирались ли потомки тех, кто был в этих краях во время войны, закончить начатое ими дело? Если да, то какова во всем этом роль Шмидта? И как получилось, что я тоже оказался замешан?
Я смотрел на горы, окружавшие залив, и внезапно мне пришла в голову мысль, что за истекшие тысячелетия на острове ничего не изменилось, кроме людей, которые, как муравьи, ползают по земле. Их дела срывали интриги и предательство, разжигаемые такими чувствами, как любовь, ненависть и жадность, которые постоянно соперничают друг с другом на протяжении всей человеческой истории. И со времен Одиссея они всегда несли с собой смерть.
Мы сбросили швартовы и вывели «Ласточку» со стоянки. Когда лодка покинула гавань, я спустился вниз. Много лет тому назад, когда я был еще мальчиком, отец во время рыбалки поймал двухметровую акулу. Мы подтянули ее к лодке и увидели, что она безнадежно запуталась в леске и, если отпустить ее, обрезав леску, ее ждет медленная смерть. Поэтому отец застрелил эту акулу из ружья, которое было у него на борту. Я вспомнил, что это ружье хранилось в сундуке возле камбуза. Оно все еще было там, как и коробка патронов. Ружье было старое, однозарядное, с потертым деревянным ложем, но механизм работал легко, а ствол и металлические части блестели от тонкого слоя ружейного масла.
Я вышел на палубу и показал ружье Димитри:
– Я не очень хорошо разбираюсь в оружии, но было бы неплохо, если бы мы научились пользоваться им.
Он взял ружье у меня, посмотрел в ствол, несколько раз щелкнул затвором с привычной легкостью, которая показала, что ему придется учиться меньше, чем мне.
Путешествие на Каламос заняло почти весь день. «Ласточка» не отличалась быстроходностью, к тому же утром не было ветра. Когда мы ушли довольно далеко от Итаки, Димитри нашел на камбузе несколько пластиковых бутылок, связал их тонким тросом и бросил с кормы за борт, так что теперь они плыли метрах в тридцати от нас. Потом он показал мне, как заряжать ружье и как стрелять. В течение часа мы по очереди стреляли по бутылкам. Поначалу отдача посылала все мои выстрелы вверх, но постепенно я разобрался, что к чему. Когда бутылки начинали тонуть, мы втягивали их в лодку. В последней бутылке после моих четырех выстрелов оказалось целых две дырки. Я остался доволен результатом, но Димитри был настроен менее оптимистично.
– Не важно, – заметил он. – Если нам придется стрелять, то расстояние будет намного меньше.
Позднее я снова вернулся к этой мысли. Я задумался, смогу ли направить ружье на живого человека и нажать на спуск. Похоже, Димитри явно не разделял моих опасений: он мерил палубу шагами с неколебимо-решительным видом.
К полудню стало припекать. Мы обогнали несколько яхт, шедших с включенными двигателями. Немного позднее с востока задул легкий бриз, поэтому, пока я стоял у штурвала, Димитри занялся парусами. Быстро и умело он подкручивал их лебедкой, чтобы максимально использовать силу ветра.
– Ты здорово обращаешься с парусной лодкой, – одобрительно заметил я, когда он подошел ко мне.
– Мальчишкой ловил с отцом рыбу.
– Он рыбак?
– На островах у многих есть такие лодки. Когда-то они были необходимы, иначе не прокормить семью. А сейчас ими в основном пользуются для отдыха. Мой отец всю жизнь проработал учителем. Теперь – на пенсии.
– А почему тогда ты занялся туристическим бизнесом?
Пожав плечами, он закурил сигарету.
– На Итаке не так уж много возможностей найти работу. Люди уезжают, устраиваются в другом месте, но этот остров – моя родина. Несколько лет у меня здесь было свое маленькое кафенио, но не хочется заниматься этим всю жизнь, поэтому я решил привозить сюда людей, которым интересна история моего острова.
– И так ты оказался в Лондоне?
– Надо было завязать контакты, научиться продавать идеи туристическим компаниям, ну и заработать денег, чтобы открыть свою фирму.
Мне вспомнилось, как Димитри говорил мне, что его совсем не волнует мнение семьи Заннас по поводу их отношений с Алекс. Но это было в далеком Лондоне. Я рассказал ему, что Каунидис меня предупредил: многие жители Итаки отрицательно отнесутся к Алекс, когда узнают, кто она такая.
– По-моему, несправедливо обвинять ее в том, в чем она не виновата.
– Ты не грек, – криво усмехнулся Димитри. – Тебе не понять ход здешней мысли.
– Ну так объясни мне!
– Жители Итаки не просто возмущены поступком Юлии Заннас – они ее ненавидят. А такое сильное чувство переносится и на невинных.
– Даже по прошествии стольких лет?
