Голос Айви был ровным и спокойным. Одной рукой она схватила меня за волосы, запрокидывая мне голову, чтобы обнажить шею. Стало больно, и я услышала собственное хмыканье.
– Ты только все усугубляешь, – продолжила Айви, и я было принялась корчиться, но затем охнула, когда она еще крепче ухватила меня за запястье, и мне стало по-настоящему больно.
– Отпусти… – еле дыша, словно бы на бегу, выдохнула я. – Господи, помоги! Отпусти меня, Айви. Пожалуйста. Я этого не хочу. – Я уже ее умоляла. И ничего не могла поделать. Меня терзал дикий страх. Я видела фотографии. Было больно. Боже мой, должно было стать намного больнее.
– Прекрати, – снова сказала Айви. В голосе ее слышалось напряжение. – Пойми, Рэчел. Я пытаюсь тебя отпустить, но ты должна перестать дергаться. Так все только хуже. Ты должна мне поверить.
Я опустила глаза, со свистом втянула в себя воздух и задержала его внутри. Затем перевела взгляд на Айви. Кроме се лица, мне теперь почти ничего не было видно. Ее рот был в считанных дюймах от моего уха. В глазах вампирши было черным-черно, и голод этой черноты составлял пугающий контраст со спокойным голосом. Пристальный взор Айви был сосредоточен на моей шее. Капелька ее слюны упала на мою кожу.
– Господи, нет, – вздрогнув, прошептала я.
Тут Айви буквально затрепетала. Я ощутила дрожь во всем ее теле, которое теперь прижималось к моему.
– Рэчел. Прекрати, – опять повторила она. Ужас омыл меня черной волной, когда я расслышала в этом голосе новое, паническое напряжение. Из меня вырвался хриплый выдох. Айви и впрямь отчаянно билась, силясь меня отпустить. И, судя по звуку, битву эту она проигрывала.
– Что мне делать? – прошептала я.
– Закрой глаза, – сказала Айви. – Мне потребуется твоя помощь. Не знала, что это будет так тяжело.
От этого голоса маленькой потерянной девочки у меня совсем пересохло во рту. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы закрыть глаза.
– Не шевелись.
Голос Айви был точно серый шелк. Напряжение так по мне и струилось. Тошнота сжимала живот. Я кожей чувствовала биение собственного пульса. Как показалось, я целую минуту недвижно пролежала под Айви, а все мои инстинкты там временем лихорадочно побуждали меня спасаться бегством. Стрекотали сверчки, и слезы вытекали из-под моих трепещущих век, пока дыхание Айви омывало мою обнаженную шею.
Я невольно вскрикнула, когда Айви отпустила мои волосы. А потом хрипло задышала, чувствуя, как она от меня отрывается. До меня больше не доходил ее запах. Но я по-прежнему сохраняла полную неподвижность.
– Можно мне открыть глаза? – прошептала я.
Ответа не было.
Я открыла глаза, села в кресле и огляделась. В комнате я была одна. Затем до меня донесся еле слышный скрип закрывающейся двери святилища и быстрый стук каблучков Айви по тротуару. Наконец все затихло. Потрясенная до немоты, я сперва вытерла слезы с лица, а затем холодную слюну Айви с шеи. Глаза мои блуждали по комнате, не находя никакой теплоты в мягких сероватых тонах. Айви ушла.
Совершенно опустошенная, я встала, понятия не имея, что мне теперь делать. Я так крепко обхватила себя руками, что стало больно. Мысли мои вернулись к дикому ужасу и к вспышке страстного желания, что омыла меня в самом начале, мощной и пьянящей. Айви говорила, что может очаровывать только тех, кто сам этого желает. Она мне солгала? Или я действительно хотела, чтобы она пригвоздила меня к креслу и разорвала мне горло?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Косые лучи солнца больше не проникали в кухню, но там по-прежнему было тепло. Не настолько тепло, чтобы добраться до самых глубин моей души, но все же вполне комфортно. Я была жива. Все части моего тела и текучие среды остались в целости и сохранности. В общем, был славный денек.
Я сидела у незамусоренного конца Айвиного стола, изучая самую измочаленную книгу из всех, которые я нашла на чердаке. Судя по дряхлости этой книги, ее вполне могли напечатать еще до Гражданской войны. О некоторых из упомянутых в ней заклинаниях я даже никогда не слышала. Чтение было необыкновенно увлекательное. Кроме того, признаюсь, возможность опробовать пару-другую новых заклинаний наполняла меня опасливо-приятным возбуждением. Нигде во всей книге я не нашла ни намека на какие-либо темные практики, что бесконечно меня обрадовало. Вредить кому-то при помощи магии было подло и нечестно. Это шло вразрез со всем, во что я верила, да и вообще не стоило риска.
Все магическое имело свою цену, которая оплачивалась смертью в той или иной степени ее жестокости. Я была строго земной ведьмой. Моя сила нежно проистекала из земли через посредство растений, после чего увеличивалась за счет тепла, мудрости и ведьминой крови. Поскольку я имела дело исключительно с белой магией, вышеупомянутая цена оплачивалась прекращением жизни растений. С этим я вполне уживалась. Вдаваться в глубокие раздумья на предмет морального права убивать растения я была не намерена, иначе сходила бы с ума всякий раз, как собиралась подстричь газон возле дома моей матушки. Это вовсе не значило, что не существовало черных земных ведьм. Такие порой попадались. Однако черная земная магия включала в себя такие гнусные ингредиенты, как части тел и жертвоприношения. Одного только сбора материалов, необходимых для производства черного заклинания, вполне хватало, чтобы большинство земных ведьм оставались белыми.
Так называемые «лей-линейные» ведьмы, однако, составляли совсем другую историю. Они тянули свою силу, сырую и нефильтрованную, прямиком из ее источника– живых существ. Им также требовалась смерть, но эта смерть оказывалась более тонкой– медленной смертью души, причем совсем не обязательно их собственной. Смерть души, потребная белым лей-линейным ведьмам, была куда менее жестокой по сравнению с той, в которой нуждались ведьмы черные. Если проводить аналогию, то это был выбор между стрижкой газона и убийством коз у себя в подвале. Однако создание мощного заговора с целью причинить вред или совершить убийство оставляло определенную рану на существе самого создателя.
Черные лей-линейные ведьмы обходили такой вариант, спихивая расплату на кого-то другого. Обычно они внедряли ее прямиком в амулет и кому-нибудь его подсовывали. Над получателем амулета таким
