пение.
Барнабас фыркнул и отвернулся к стоянке.
— Благодаря амулетам можно общаться вне земных пределов, и я слышал ее. Цвет камня соответствует звуку. Как будто не видишь ауру, а слышишь. Когда ты здесь, не так-то трудно угадать, кто поет, в земных пределах нас немного. Хоть я и слышу темных жнецов, но не могу их понять. Для этого Наките пришлось бы менять цвет своих мыслей под стать моей ауре, а мы так далеко друг от друга по спектру, что это практически невозможно. Да и с какой стати мне нужно, чтобы ее мысли проникали в мои?!
Вот так! Эти сведения могли бы и раньше пригодиться, а я четыре несчастных месяца билась над своим амулетом без толку.
— А-а… Я-то думала, когда хотите поговорить, вы просто поднимаетесь в рай, ну или вроде того.
Жнец опустил голову.
— Целая вечность прошла с тех пор, как я принял амулет, и с того самого времени прикован к земле.
Барнабас прикован к земле?
— Ух ты… — я передвинулась так, чтобы оказаться к нему лицом, под ногами заскрипел гравий. — Жнецы прикованы к земле?
— Не все, только светлые, — он покраснел, словно от смущения. — Накита вольна приходить и уходить, когда ей вздумается. Она прикасается к земле лишь чтобы убивать; а потом исчезает. — Прозвучало довольно горько.
— Я думала, все ангелы живут в раю.
— Нет, — коротко ответил Барнабас, — не все. — Он скроил недовольную гримасу, провел рукой по курчавым волосам, от чего они еще больше взлохматились и только стали красивее. — Немногие ангелы преступают закон, но те, кто его нарушает, часто выбирают путь жнецов, чтобы искупить вину. А когда очищаются, возвращаются к другим обязанностям.
Искупление? Отпущение грехов? Значит, Барнабас стал жнецом из-за каких-то оплошностей? А потом появилась я, и их только прибавилось! Но, думаю, спасение жизней будет на пользу любому ангельскому резюме.
— Что ты натворил? — спросила я.
Барнабас прислонился к стене и скрестил руки на груди.
— Я стал светлым жнецом из чувства моральной ответственности, а не потому, что рассердил серафимов. Мне до них дела мало.
Я слышала, как он раньше клялся серафимами — или клял их, — когда мы сидели у меня на крыше и кидались камешками в летучих мышей. Само собой, Барнабас невысокого мнения о больших шишках из высших ангельских сфер, но мне все равно интересно, чем же занимаются серафимы. Все-таки управлять Вселенной — дело не из простых.
По-прежнему не глядя на меня, Барнабас оттолкнулся от стены и отошел на границу света и тени. Он что-то недоговаривал — я только укрепилась в этой мысли, когда жнец, подперев бока руками, уставился на раскаленную от жары стоянку.
— Хотя она права. Бывают вещи, которые пахнут похуже черных крыльев на солнце, — проговорил он задумчиво. — Накита сказала, у тебя камень Кайроса. Это невозможно. Он… — Барнабас обернулся, и от выражения его лица меня пробрал озноб. — Мэдисон, я много думал. Когда придет Рон, я попрошу, чтобы твое обучение доверили кому-нибудь другому.
Я разинула рот, меня как будто в живот двинули. Вдруг все это стало очень даже важным. Он меня бросает! Господи, должно быть, я глупее, чем думала. Мне было обидно, и, не зная, что делать, я сползла со стены, но не оттолкнулась от нее как следует и вся оцарапалась. В глазах стояли слезы, я вцепилась в свой велосипед и покатила его к дальнему выезду. Все, домой. Рон меня и там найдет.
— Ты куда? — спросил Барнабас, когда я закинула ногу через седло.
— Домой.
Быть мертвой — полный отстой. Никому не расскажешь, а теперь меня вдобавок будут передавать один другому, как рождественский фруктовый пирог, который никто не хочет есть. Не желает Барнабас больше со мной возиться — пожалуйста, но стоять здесь, когда он будет просить Рона — просто унизительно.
— Мэдисон, это не потому, что ты меня подводишь. Не могу я тебя учить, вот и все, — карие глаза Барнабаса наполнились тревогой и сочувствием.
— Это потому что я мертвая и глупая. Такая уж у меня участь, — сказала я с грустью.
— Ты не глупая. Я не могу тебя учить из-за этого амулета.
В его словах послышалось беспокойство, и я остановилась. Мне вдруг стало страшно. Все это время Барнабас никак не мог понять, что у меня за камень.
— Амулет Кайроса? — прошептала я и тут же замерла, словно кто-то вдруг пощекотал меня между лопатками. Я застыла и бросила взгляд на тени. Они правда прыгнули вперед, или показалось? Барнабас посмотрел куда-то мне за спину, и во взгляде его странным образом смешались облегчение и настороженность.
— У меня всего минутка. Давайте-ка взглянем на ваши амулеты, — послышался твердый голос хранителя времени.
Я обернулась и увидела маленького человечка, который щурился на солнце.
— Рон, — тихо проговорила я, а он устремился вперед, его просторные серые одежды смотрелись не лучше Барнабасова плаща — то есть совершенно не подходили для жары. Я взглянула в сторону школы, надеясь, что никто меня не увидит с этой парочкой. И без того считают странной. Прошло уже полгода, а я по-прежнему за новенькую. Может, стоит одеваться попроще? И вдобавок пурпурные волосы — таких тут ни у кого нет.
Хронос — для краткости Рон — выглядел как чародей и Махатма Ганди одновременно, ходил в облачении, как у мастера боевых искусств, а его карие глаза, по-моему, видели сквозь стены. Брови его выгорели на солнце и стали совсем светлыми, кожа смуглая, жесткие вьющиеся волосы — темные. Он был ниже меня ростом, но впечатление производил внушительное. Наверное, из-за голоса, неожиданно глубокого. Слова он выговаривал с приятной отчетливостью, словно сказать нужно многое, но времени на это очень мало.
Двигался Рон быстро, амулет позволял ему проникать в потоки времени, поэтому он не старился — хотя хранители времени, в отличие от жнецов, по некой причине были людьми. Так что спрашивать о его возрасте было бессмысленно. Благодаря своей способности читать время и управлять им он помогал светлым жнецам. Это он отправлял Барнабаса в «командировки» — предотвращать срезание душ.
Рон бросил мрачный взгляд на небо, протянул руку и нетерпеливо пошевелил пальцами, чтобы я поскорее дала ему камень:
— Мэдисон?
— Рон, мой амулет… — начала я и сжала висящий на кожаном ремешке камень.
— Да, знаю. С этим я разберусь, — пробормотал он, взял мой камень в ладони, и они на мгновение исчезли. По коже головы пробежала дрожь — и все. — Ты когда успела покраситься? — Вскользь спросил Рон, его проницательный взгляд был устремлен мимо меня.
— После того бала. Рон…
Но он уже стоял перед светлым жнецом, властно протянув руку. Барнабас, возвышавшийся над маленьким старичком явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Барнабас… — в голосе Рона прозвучало предостережение — или обвинение.
Жнец, похоже, тоже уловил эту интонацию: не подходя ближе, снял амулет с шеи и протянул начальнику. Без камня Барнабас не мог сотворить меч и вообще терял многие свои способности. Я без своего превратилась бы в призрак.
— Сэр, — начал Барнабас. Амулет принял тот же оттенок, как тогда в лодке, и жнецу, казалось, стало не по себе; а камень уже вновь сделался матово-черным. — Насчет амулета Мэдисон…
— С ним я все уладил, — оборвал Рон, возвращая Барнабасу камень.
Тот надел простой ремешок на шею и заправил амулет под футболку.
