Как ни крути – помрешь

снова очистилось.

– Я бы так не сказала. Я собираюсь поехать домой и соснуть малость. Потому что устала.

И я направилась к шестидюймовой толщины двери в конце коридора. Трент все так же шел за мной.

– И вам все равно, что он зальет Цинциннати крепким «бримстоном» и умрут сотни?

Я стиснула зубы, подумав о сестре Айви. Шаги отдавались дрожью в позвоночнике.

– Ими займешься ты, – сухо ответила я. – Поскольку это затрагивает твои деловые интересы.

– У вас нет желания искать мести. Абсолютно нет. Голос его был пропитан недоверием, и я остановилась.

– Послушай, я оказалась у него на дороге. Он сильнее меня. С другой стороны, ты… Я с тем же успехом посмотрю, как поджарят тебя, красавчик мой эльфийский. Может, без тебя Цинциннати станет лучше.

С лица Трента исчезло всякое выражение.

– Вы сами в это не верите.

Я передвинула наплечную сумку и вздохнула:

– Я сама не знаю, во что я верю. Ты со мной не честен. Извини, мне домой надо, рыбку мою покормить.

Я пошла прочь, направляясь к двери. Дорогу я знала, и Квен наверняка где-нибудь перехватит меня посередине.

– Погодите!

Просительный тон его голоса заставил меня остановиться, когда моя рука уже коснулась двери. Я повернулась в тот момент, когда внизу лестницы появился Квен с угрожающим и встревоженным лицом. Почему-то я поняла, что тревожит его не то, что я собиралась брести через имение Трента, а то, что Трент может сейчас сказать. Моя рука отпустила дверную ручку. Это может стоить того, чтобы остаться.

– Если я вам расскажу, что знаю о вашем отце, вы мне поможете разобраться с Ли?

Квен на нижнем этаже шевельнулся:

– Саан…

Трент вызывающе нахмурился.

– Extus acta probat [14] .

У меня пульс застучал быстрее, я поправила воротник пальто.

– Эй, ребята, давайте по-английски! – одернула я их. – И кстати, в прошлый раз, когда ты говорил, что расскажешь мне об отце, я узнала, какой у него был любимый цвет и с чем он предпочитал есть хот- доги.

Внимание Трента было обращено вниз, в большой зал, где стоял Квен. Начальник охраны качал головой.

– Не желаете ли присесть? – спросил Трент, и Квен скривился.

– Да, конечно.

Настороженно на него глядя, я пошла обратно за ним на первый этаж. Он устроился в кресле между окном и задней стеной, и привычно-свободная его поза мне сказала, что здесь он и сидит, когда бывает в этой комнате. Перед глазами у него красовался ночной водопад, под рукой лежало несколько книг, и ленточки-закладки говорили о прошлых солнечных сиестах. За спиной у Трента висели на стене четыре потрепанные карты Таро работы Висконти, каждая аккуратно застеклена. У меня щеки похолодели, когда в пленной даме на карте Дьявола я узнала Кери.

– Саан, – тихо сказал Трент, – это не очень хорошая идея. Трент не обратил внимания, и Квен встал у него за спиной, откуда мог недовольно на меня поглядывать.

Я поставила сумку с одеждой на ближайший стул и села, положив ногу на ногу и нетерпеливо постукивая другой ногой по полу. Помочь Тренту против Ли – это мелочь, если он мне скажет что-нибудь важное. Да я сама бы уничтожила этого подонка, как только добралась бы домой и приготовила пару-тройку подходящих зелий. Нуда, я врунья, но я всегда себе честно в этом признаюсь.

Трент подался к краю сиденья, поставил локти на колени и уставился в ночь.

– Два тысячелетия назад в нашей борьбе с демонами за безвременье произошел перелом.

Я вытаращила глаза, перестала постукивать ногой и медленно сняла пальто. Так мы еще не скоро можем добраться до отца. Трент перехватил мой взгляд, увидел, что я не возражаю против кружного пути, и отодвинулся назад, скрипнув кожей кресла. Квен издал горловой страдающий стон.

– Демоны увидели, что им приходит конец, – тихо продолжал Трент. – В необычном для себя порыве сотрудничества они оставили все свои междоусобицы, борьбу за власть и свили проклятие для нас для всех. Мы в течение трех поколений даже не знали, что что-то произошло, не поняли, откуда у нас взялся такой высокий процент смертности новорожденных.

Я заморгала. Вымирание эльфов – на совести демонов? Я-то думала, тут дело в их привычке скрещиваться с людьми.

– Младенческая смертность росла экспоненциально с каждым поколением, – говорил Трент. – Победа ускользала из наших рук в крошечных гробиках под звуки рыданий. В конце концов мы поняли, что они наложили на нас проклятие, изменили нам ДНК так, что она ломалась спонтанно, и с каждым поколением все хуже и хуже.