Потом он завел машину, проехал через долину, а затем свернул направо, мы ехали вдоль моря, через деревни и однообразный пейзаж, в машине играло радио, оно тихо говорило на непонятном языке, а в перерывах я слышал песни, которые когда-то напоминали мне о каких-то вещах и событиях.
Большую часть времени я проспал, а когда просыпался ненадолго, сидел, глядя в окно на дороги, лениво петляющие вокруг холмов, на машины, быстро проносящиеся мимо, и на приближающийся свет фар, и слушал шум двигателя, музыку, тихо доносящуюся из автомагнитолы, тихий шепот песенок кантри и этого Хавстейна, подпевающего не в такт. Тэмми Вайнетт.
Мы остановились, и я проснулся. В окна бил свет, по стеклу стекала вода, я выпрямился, и вот так вот наступил день первый. Он сам дождливым не был, просто с остатками вчерашнего ливня. Я по-прежнему мерз и так и не высох, волосы прилипли ко лбу, а во рту стоял привкус тошноты. Я взглянул на часы в машине: десять минут десятого. Где мы находились, я не знал. Вообще даже никаких идей не возникало. Воздух был необыкновенно чистым. Открыв окно, я высунул голову наружу, в плавные потоки кислорода, потом вылез целиком, ухватившись руками за мокрую крышу, – весь мир залило водой, и мне было все равно, где я, я вдыхал и вдыхал свежий воздух. Мне немного полегчало, я чувствовал себя лучше, чем вчера, чем когда-либо вообще, насколько я помнил. Я отстегнул ремень, открыл дверцу и осторожно ступил на асфальт. Я стоял. Ни больше ни меньше. Я не падал. Рядом была автозаправка, в глаза мне светило солнце, а из заправки выходил человек по имени Хавстейн, он шел по направлению ко мне, потом махнул мне рукой, и я махнул в ответ, но моя рука оказалась более вялой.
– Привет.
– Привет.
Он купил хлеба, газировки и молока, продукты первой необходимости. Я прислонился к машине, а он указал мне на еду, сложил пакеты в багажник, захлопнул его и, обойдя машину, подошел ко мне.
– Доброе утро, – сказал Хавстейн.
– Привет.
– Посмотри вокруг, – сказал он.
Развернувшись на триста шестьдесят градусов, я огляделся. Прямо как на открытке.
– Эйстурой, – сказал Хавстейн.
– Угу, – ответил я.
– Есть хочешь? Или может, кофе? Я бы выпил кофе.
Мне ничего не хотелось.
– Давай.
– Пошли.
– Угу.
Я зашел вслед за ним в здание автозаправки, мы прошли через магазин и подошли к самой дальней двери. За ней оказалось маленькое грязноватое кафе с коричневыми пластмассовыми стульями и столами и занавесками в стиле семидесятых, пропитанными табачным дымом и дорожной пылью. Кроме нас в кафе была только женщина средних лет, одетая в красный фартук, когда мы вошли, она стояла в ожидании за стойкой. Хавстейн поздоровался с ней, а потом меня посадили на стул и сунули в руки чашку кофе.
– Вот, пожалуйста.
– Спасибо.
Мы долго сидели молча. Хавстейн откинулся на спинку стула.
– Ну как, лучше? – наконец сказал он. – После кофе?
– Да, – ответил я, – немного.
Опять молчание. Тихое жужжание кофеварки. Солнечный свет в окнах.
– Ну как?
– Угу, – сказал я.
– Ну вот, ты здесь.
– Ага. Я здесь. Здесь хорошо.
Я был вежливым. Я подыгрывал. Чувствовал я себя по-идиотски.
– Все мы тут это место очень любим.
– Охотно верю.
– Ну и?..
– Ну и – что?
Хавстейн достал пачку сигарет и закурил.
– Что с тобой произошло?
Все смолкло. Мы посмотрели друг на друга, взгляд прошел мимо, посмотрели в окно, повсюду летали птицы, вот только что в кафе их не было, скоро здесь наступит настоящее лето. Здесь, внутри, время остановилось, будто притихнув.
– Не знаю, – тихо ответил я.
Хавстейн промолчал, прихлебывая кофе. Мне слышно было, как жидкость течет по глотке, попадает в горло, слышно было, как он глотает.
– В отпуске? – спросил Хавстейн.
– Вроде того, – ответил я, – мы здесь должны были на концерте выступать. В пятницу.
– Сегодня четверг.
– Вот как.
– Так ты музыкант?
– Нет, я… я садовник.
– Садовник? Это хорошо.
Тот момент стоило заснять на пленку: вот сидит Хавстейн, которого я не знаю и чье имя еле вспомнил, а вот напротив него на пластмассовом стуле сижу я. Мне хотелось заговорить, рассказать ему обо всем, так чтобы слова потоком вылились на стол, и будь что будет. Однако я молчал. Пил кофе. Смотрел на птиц, которые свили гнездо прямо под крышей, над окном.
– А где остальные, – спросил Хавстейн, – твои друзья?
– Не знаю, наверное, где-то в Торсхавне.
– Может, тебе позвонить им? Там, в коридоре, есть телефон. – Он махнул рукой в сторону двери.
– Я не знаю, что им сказать.
– Правду.
– Какую правду?
– Ну уж этого я не знаю.
– Нет.
– Так ты не хочешь? Звонить?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю.
– Ты как-то мало чего знаешь, да?
– Да.
Женщина вышла из-за стойки и ушла на автозаправку, тихо прикрыв за собой дверь. Хавстейн склонился над столом:
– Я мог бы куда-нибудь отвезти тебя. Если бы ты знал, куда тебе нужно. Или куда ты хочешь. Я могу тебя отвезти в Торсхавн. Хочешь? Мне не сложно. – Немного помолчав, он добавил: – Но если не хочешь, то я поеду дальше, домой, на север. В Гьогв. Так что скажешь? Отвезти тебя в порт?
Я опустил глаза. Провел правой рукой по столешнице. Каждую секунду, пока я сидел тут, уровень моря возрастал, нанометр за нанометром. Я не ответил. Я смотрел в стол.
– Что с тобой?
– Я, наверное, не хочу возвращаться.
А потом я заговорил. Начал рассказывать о том, что произошло за последние недели, то, что помнил. Рассказал о том, что Хелле бросила меня на Кьерагболтене, но камень от этого не рухнул, о работе, которой больше нет по вине торговых центров, говорил о маме и отце, рассказывал про
