Пепел и экстаз

Она испытывала непреодолимое желание спрятаться от всего и всех, ощущала потребность пережить свое горе в одиночестве, без постоянной заботы, добрых советов и сочувствия друзей. Поэтому когда Жан предложил вернуться на Гранд-Тер, она отказалась.

— Возвращайся, Жан. Забери с собой Доминика и Изабел. Я не поплыву с вами.

Жан нахмурился:

— Кэтлин, дорогая, неужели ты хочешь продолжать поиски? Ты же должна понимать, что это бесполезно.

На губах Кэтлин мелькнуло подобие улыбки, но глаза остались серьезными.

— Я еще не окончательно сошла с ума, Жан4 . Даже я в состоянии признать, что потерпела поражение. Тебе нужно, чтобы я облекла это в слова? Что ж, я скажу. Рид погиб. Я знаю это, но теперь мне предстоит научиться жить с этой мыслью, а для этого я должна быть одна.

— Разумно ли это? — засомневался Жан.

— Разумно или нет, я должна это сделать. Я намерена вывести «Старбрайт» в открытое море. Куда я направлюсь и сколько времени продлится мое плавание, я и сама не знаю. Я хочу, чтобы ты забрал с собой Изабел и кое-кого из моих людей. Пусть со мной останется ровно столько членов команды, сколько необходимо для управления кораблем.

— Разве ты забыла, что идет война? — настаивал Жан — Что, если ты столкнешься с английским военным кораблем?

Кэтлин пожала плечами. Жан прочел в ее глазах фатализм, и его беспокойство возросло во сто крат.

— Я что-нибудь придумаю, если это произойдем — ровным голосом ответила Кэтлин.

— Но ты вернешься, когда все обдумаешь, приведешь в порядок свои чувства? — Он приставал к ней в надежде получить обещание, что она не будет намеренно подвергать себя опасности.

— Вернусь, когда сживусь с мыслью о своей утрате, но когда такой день настанет и настанет ли он вообще, одному Богу известно, — уклончиво ответила Кэтлин.

Настроение Кэтлин внушало опасения и Изабел. Она умоляла подругу отказаться от намерения плыть неизвестно куда или, по крайней мере, позволить ей остаться с ней.

Кэтлин в ответ на уговоры Изабел рассмеялась безжизненным смехом.

— Господи, Изабел. Послушать тебя, можно подумать, что я продала тебя в рабство. Доминик позаботится о тебе, не беспокойся ни о чем.

— Я не о себе беспокоюсь, — резко ответила Изабел. Затем тон ее снова стал просящим. — Обещай мне, что будешь осторожна и вернешься невредимой.

Лицо Кэтлин помрачнело, плечи поникли.

— Я попытаюсь, Изабел. Это самое большее, что я могу обещать. Рид поклялся, что вернется живым и невредимым, и видишь, что получилось. Обещания — это пустые слова. Все мы во власти слепого рока.

Жан стоял на палубе «Прайда», наблюдая, как «Старбрайт» уносит Кэтлин все дальше от него, пока корабль не превратился в черную точку на горизонте. Он жалел, что не запер Кэтлин в каюте и не увез с собой на Гранд-Тер, хотела она того или нет. Он тяжело вздохнул, признав про себя, что ни за что не смог бы так поступить, как бы сильно ему этого ни хотелось.

Пожалуй, он лучше других понимал ее стремление остаться одной. Разве он не испытал тоже самое, когда умерла его любимая жена Рейчел? Оставив детей с женой Пьера, он уплыл зализывать рану и скорбеть в одиночестве, и пусть кто-нибудь тогда попробовал бы нарушить его добровольное отшельничество.

Он лучше самой Кэтлин понимал, что она сейчас чувствует и что еще ей предстоит открыть в собственной душе. Ему были хорошо знакомы эти признаки нарастающего гнева и разочарования, которые у Кэтлин только-только начали проявляться. Всей душой Жан желал разделить с ней ее личный ад или хотя бы заверить ее, что со временем разрушительная буря чувств уляжется. Если бы существовал способ принять ее боль на себя, он бы охотно сделал это, но сердце подсказывало, что это испытание она должна пройти сама и никто за нее этого не сделает.

Поэтому Жан отпустил ее. Он мог только ждать и молиться, чтобы Кэтлин оказалась такой сильной, какой он ее себе представлял. Ему слишком хорошо было знакомо искушение уйти из жизни вслед за любимым человеком. Борьба между силами жизни и смерти могла быть весьма ожесточенной, и он мог только надеяться, что силы жизни одержат верх в этом страшном для Кэтлин поединке. Возможно, потому Бог и позаботился о том, чтобы в такие периоды в душе человека рождался беспричинный гнев. Гнев удерживал человека при жизни, заглушая неизбежное в таких случаях желание воссоединиться с любимым в мире ином. Ему самому поначалу показалось странной ярость, охватившая его после смерти Рейчел, она не вязалась с его огромным горем. Но чем упорнее Жан старался подавить свой гнев, тем сильнее он становился; в конечном итоге, именно бушевавшее у него в душе пламя гнева дало облегчение, которого не смогли дать слезы. Гнев был направлен против несправедливой судьбы. Он проклинал Бога, людей, тяжелые роды, убившие Рейчел, самого себя и даже свою новорожденную дочь.

Затем, когда проклинать было уже некого, этот гнев необъяснимым образом обратился на умершую жену. Она уже дважды рожала, и все обходилось благополучно. Почему же в этот раз у нее не получилось? Как могла она позволить себе забеременеть в самый тяжелый период в истории Сан-Доминго, когда они вынуждены были бежать от революции, спасая свои жизни? И почему, ну почему она позволила, чтобы схватки начались раньше, чем они добрались до Нового Орлеана? Всего несколько часов пути оставалось им до места назначения. И самое главное — какое право имела она умереть и оставить его одного — растерянного, с разбитым сердцем?

Наконец гнев его исчерпал себя. Наступил период скорби, хотя тоже тягостный, но по интенсивности переживаний не идущий в сравнение с первым. Постепенно он примирился с неизбежностью утраты, перестал оспаривать волю Божью. Все это произошло девять лет назад, но и до сих пор бывали моменты, когда он ощущал свое горе так же остро, как и в день смерти Рейчел, хотя подобное случалось с ним все реже. Мысли Жана переключились на Кэтлин, на свою незатухающую любовь к ней, любовь, которая становилась все сильнее, которая давала, ничего не прося взамен.

С усталым вздохом Жан отошел от поручней. Как бы обеспокоен он ни был, сделать он ничего не мог. Оставалось только верить в то, что Кэтлин выдержит это ужасное испытание.

В течение шести дней «Старбрайт» плыл на запад, к центру залива, хотя Кэтлин никакого особого курса не намечала. Погруженная в свое горе, она не обращала внимания, куда и как долго они плывут. Ей было все равно, плыви они хоть в вечность, лишь бы никто не мешал ей.

По большей части она сама стояла у штурвала, но иногда уступала место Финли и тогда забиралась на самую верхушку мачты и сидела там, уставясь на бескрайний голубой простор. Но покоя она не обретала, душу ей разрывали самые различные чувства. Они плыли по спокойным водам, а у нее в груди была настоящая буря — гнев сменялся разочарованием, отчаяние — унынием, тревога — проклятиями. Слезы стали ее постоянным спутником.

Неоднократно у нее возникало желание выпрыгнуть из своего «гнезда печали» и броситься в бездонные глубины. Ее горе не знало предела, боль не знала границ. Но, подавляя и горе, и боль, в Душе разрастался гнев. Под ярким тропическим солнцем гнев созревал и набухал, как нарыв, отравляя ей кровь.

Наконец настал день, когда он с дикой силой прорвался наружу. Одна наверху Кэтлин завизжала, обращаясь к небесам.

— Будь ты проклят, Рид Тейлор! — вопила она. — Будь проклят за то, что оставил меня одну! Ты обещал, — голос на секунду прервался, затем с новой силой вознесся вверх. — Лживый, беспардонный подонок, ты обещал вернуться домой. Что я скажу твоей матери и детям? Неужели говорить им, что ты покоишься на дне океана в объятиях какой-то незнакомки? Если бы ты не пытался спасти ее, если бы не был так по-идиотски галантен, ты был бы сейчас живым и в моих объятиях. — Грудь ее разрывало от боли, но она продолжала изливать свою тоску и ярость. — Ты был отличным капитаном, Рид. Тебе следовало сохранить свой корабль, каким бы свирепым ни был шторм, какими бы высокими ни были волны. Тебе следовало вернуться домой. Что дало тебе право причинить мне эту боль? Что дает тебе право лежать там в полном покое, пока я переживаю этот ад?

Она замолчала и прижалась к мачте, словно дав выход гневу, истощила все свои силы. Она чувствовала