плохие. Самое время случиться чему-нибудь невероятно хорошему. Однако ничего хорошего меня не ожидало.
– Новым родителям Джека кое-что от вас нужно, Кэсси, – сказала мне женщина, которая несколько месяцев назад забрала у меня ребенка.
Что им еще нужно? Моего сына им недостаточно?
– Они просили вас написать письмо Джеку, чтобы он прочитал его, когда подрастет, – прибавила социальная служащая. – Как никак, вы его мать.
Она, наверное, думала, что оказывает мне большую услугу.
Конечно, я хотела, чтобы Джек знал обо мне. Вообще-то я предпочла бы общаться с ним при встречах, но это было невозможно. Что ж, письмо так письмо.
Несколько недель я билась над посланием сыну. Это было нелегко. Что может написать мать ребенку, которого навсегда потеряла? Что сердце ее разрывается от боли? Я начинала писать и тут же бросала.
Как-то раз мы с Мелиссой ехали в автобусе, и я увидела Ларри. Он стоял рядом с машиной, которую купил незадолго перед тем, как бросить меня. Не знаю, что на меня нашло, но я выскочила из автобуса. Заметив меня, Ларри тут же прыгнул в служебный фургон и умчался.
Никогда еще я не была такой рассерженной. Я чувствовала, как ярость закипает внутри. Не помню точно, что произошло дальше. Вроде бы я подняла что-то с земли и побежала к новенькой машине Ларри. Я знала, как она ему дорога. Помню, он приезжал на ней, желая похвастаться, как раз тогда, когда я отказалась делать аборт. Это была машина его мечты.
Пришла в себя я уже дома. Мелисса была чем-то расстроена. Пот катился с меня градом, так что я приняла ванну, а заодно помыла и дочку. Ей всегда это нравилось. Мы играли с пеной, все проблемы мира казались такими далекими. Уложив Мелиссу спать, я решила как следует обдумать события дня. Я знала: что-то случилось, – но никак не могла вспомнить, что именно натворила. Мне было очень страшно. Что же произошло? Я никак не могла восстановить в памяти то, что случилось, когда я выбежала из автобуса.
В дверь позвонили. Я никого не ждала, так что не хотела даже подходить к двери. Однако голос человека, стоявшего на пороге, показался мне знакомым. Это была та девушка, через которую я пыталась связаться с Ларри, когда Джек на две недели вернулся ко мне. Оказывается, Ларри позвонил ей и сказал, что его машину изуродовали. Кто-то нацарапал слово «ТРУС» на лобовом стекле. Он был ужасно напуган. То, что я услышала потом, заставило испугаться и меня. Ларри видел, как я бежала сначала к нему, а потом к его машине. Видела это и его соседка. У него была свидетельница.
Неужели это и правда я сделала? Не может быть!
Я испугалась, потому что понимала, что это преступление.
– Он, наверное, в полицию заявит, – проговорила я тихим, испуганным голосом. – Ему это доставит большое удовольствие.
– Я спросила его, что он собирается делать, – сказала моя знакомая. – Он сказал, что не будет никуда заявлять. Может, в глубине души он понимает, что сам виноват. К тому же, если он обратится в полицию, вся история выплывет на поверхность, и он опозорится на всю округу. Он просто просил передать, что знает, кто это сделал.
Я была шокирована тем, что у меня случился провал в памяти. Как можно сделать нечто ужасное и забыть об этом? Что вообще со мной происходит? Я на глазах у дочки совершила преступление и совершенно забыла обо всем? В каком же я должна была быть состоянии?
Тогда я поняла, что одной мне не справиться. И на следующий день пошла к врачу и обо всем ему рассказала. По его словам, я «отключилась» и потеряла самоконтроль, потому что постоянный стресс и потеря ребенка травмировали мою психику. Врач выписал мне новый препарат и сказал, что скоро мне станет лучше. Он также пообещал написать письмо в муниципальный совет, чтобы меня переселили в другой дом, где ничто не будет напоминать о произошедшем.
Еще через день я встретилась со своим бывшим мужем Эдвардом, и мы договорились продать дом, в котором мы с Мелиссой жили.
Только тогда я смогла наконец сесть и написать письмо сыну. Получилось стихотворение на трех страницах. Когда женщина из социальной службы пришла забирать его, я попросила ее передать приемным родителям Джека, чтобы они не выбрасывали игрушечного слоненка и одежду, которая была на Джеке, когда его забрали у меня. Я хотела, чтобы, когда придет время, они передали эти вещи Джеку вместе с письмом. Позднее мне позвонили и сообщили, что новая семья Джека не возражает против моего желания. Мне также сказали, что они не собираются давать ему новое имя. Мне от этого легче не стало.
Нас с Мелиссой переселили в муниципальный дом[11]. По какой-то причине нам достался трехкомнатный дом, и я все время думала, как хорошо мы зажили бы на новом месте все втроем: я, Мелисса и Джек. Интересно, забрали бы у меня Джека, живи я прежде в трех комнатах? Да, забрали бы все равно.
Было тяжело, но постепенно я начала показываться на людях, заводить новые знакомства. Сначала друг Тома въехал в соседний дом вместе со всей семьей. Затем подруга из колледжа разыскала меня и пригласила к себе на вечеринку. Я согласилась и, оставив Мелиссу с соседкой, поехала, чтобы немного развеяться. На вечеринке я познакомилась с Робертом. Он работал столяром. Роберт, сильный, привлекательный и остроумный мужчина, сразу показался мне добрым. Мы начали встречаться, и спустя несколько месяцев я с дочкой переехала к нему. Роберт неплохо поладил с Мелиссой, он говорил, что любит меня, а я так нуждалась в чьей-то любви! Я продолжала принимать антидепрессанты и не всегда четко понимала, что делаю, но мне казалось, что я приняла правильное решение, переехав к Роберту.
Только через год, когда заговорила о том, что хочу через суд вернуть себе права на Джека, я заметила первые признаки того, что у нас с Робертом все не так гладко, как мне казалось.
Он воспринял мою идею в штыки.
– Ты не должна этого делать, – заявил он. – Он больше не принадлежит тебе.
– Но ведь я его мать! – возразила я. – Теперь, когда живу с тобой, я могу получить разрешение воспитывать его! – Я очень расстроилась, мне вдруг стало очень страшно. – Это ничего не изменит в наших отношениях.
– Ты ошибаешься! – крикнул Роберт. – Это все изменит! Если ты хочешь вернуть сына, лучше нам сразу расстаться.
Я хотела закричать в ответ, что это несправедливо. Разве Роберт не видит, как я страдаю? Но я промолчала. Может, он и прав. Я просто эгоистка. И потом, в глубине души я знала, что социальные службы не вынесут другого решения. Я не могла ничего изменить. Я не стала даже пытаться.
Вскоре после этого я почувствовала, что меня тошнит. И поняла, что беременна. Роберт очень обрадовался перспективе стать отцом, и мы поженились. Он также настоял на том, чтобы удочерить Мелиссу. Я перестала ходить к своему врачу, а стала вместо этого посещать врача Роберта. Кроме того, мы решили, что я больше не буду принимать антидепрессанты, чтобы не навредить будущему ребенку.
Беременность протекала ужасно. Вскоре после того, как я перестала принимать антидепрессанты, у меня началась ломка, а за ней последовала депрессия. Я то и дело вспоминала, как вынашивала Джека и о том, что случилось после родов. Мне было очень тяжело.
Когда у меня родилась дочка (мы с Робертом назвали ее Люси), ее сразу же отправили в инкубатор: она была синяя, и врачи боялись, что у нее врожденные проблемы с сердцем.
На следующий день, когда наконец взяла ее на руки, я расплакалась. Акушерка, знавшая мою историю с Джеком, решила, что я плачу, потому что у меня родилась дочка.
– Вы, наверное, хотели сына, чтобы как-то смириться с тем, что одного вы уже потеряли, – предположила она.
Я его не
Роберт обещал любить Мелиссу как родную дочь, но не сдержал обещания. После рождения Люси я заметила, что он стал гораздо хуже относиться к Мелиссе. И он, и вся его семья давали ясно понять, что она не так любима, как Люси и ее двоюродные братья и сестры. Я говорила с Робертом о том, что меня это
