Э. Дж. Хартли
«В день пятый»
Посвящается Фини, как всегда изящной и не склонившей голову
Пролог
Гнев Господень
Скоро надо будет возвращаться в деревню. Он плавал почти целый час и уже начинал уставать, хотя это было не более чем ленивое скольжение по воде. Взошла луна. Он успел привыкнуть к темноте неба и моря, но время от времени его била дрожь, которую нельзя было списать на теплую, похожую на масло воду. Море оставалось просто необычайно спокойным, волны накатывались на берег так тихо, что он едва слышал их за звуком собственного дыхания и медленным, размеренным плеском брасса. Надо будет возвращаться в деревню, а завтра он отправится домой, так и не найдя того, что искал среди этих тропических островов, чем бы оно ни было.
Вот только это оказалась не совсем правда. Он не нашел того, что искал, но, возможно, за эти три последние ночи обрел в молчаливой безмятежности моря что-то другое. Он собирался отказаться от дальнейших поисков, от своей миссии, к которой он сам неизменно относился со смешанными чувствами, но время, проведенное на острове, быть может, хоть чуточку это упростит, усмирит гложущий, неуемный позыв вернуться сюда или отправиться куда-нибудь в другое место.
Но куда еще можно податься? Если этого нет здесь, то, вероятно, нет нигде.
Никогда прежде он не позволял себе заострять внимание на этой мысли и сейчас улыбнулся, перевернувшись на спину и уставившись на звезды, которые миллионами усыпали небо так, как это никогда нельзя увидеть в Штатах. Он вдруг подумал, что можно будет их пересчитать, если потратить немного времени.
Расслабившись, он отдался течению, чувствуя, как вода под ним становилась все более прохладной по мере того, как дно быстро понижалось, затем вдруг резко заработал ногами, выбираясь на узкую плоскую скалу, уходящую в море подобно хвосту какой-то огромной вулканической ящерицы. Он вспомнил надежду — нет, убеждение, захлестнувшее его при первом же взгляде на эту неровную каменную полосу. Несомненно, это должно быть здесь.
Но он ничего здесь не нашел, а его скудные средства давно иссякли.
В обычное время бухта была бы усыпана огоньками фонарей простых рыбацких лодок, однако сегодня он был здесь совсем один, как и два предыдущих вечера, став повелителем моря благодаря причудливой смеси здравого смысла и суеверий, определявшей поведение местных жителей. Можно было вот так же плавать здесь еще целую неделю, владея морем до самого горизонта. Но ради чего?..
Шестым чувством он ощутил какое-то движение в воде под собой. Мгновение ему казалось, что кто-то к нему прикоснулся, однако это было не так. Кто-то скользнул мимо. Очень большой.
Боязнь темноты, рассказы об акулах и странных тварях, услышанные от жителей деревни и понятные лишь наполовину, — все это мгновенно нахлынуло на него. Развернувшись, он сориентировался, определил, как быстрее всего добраться до берега, и принялся усиленно рассекать воду, направляясь к скалам.
Он проплыл несколько ярдов, и первая волна паники начала стихать. В воде вокруг не было видно ничего, никаких признаков чего бы то ни было движущегося, того, что там вообще что-либо было. Он сделал глубокий вдох, успокаиваясь, и рассмеялся, обращая своей смех к черному небу над головой. Воображение, как всегда гиперактивное, по мнению его начальства, в который раз сыграло с ним шутку. Он сделал два неспешных гребка к берегу, рассеянно гадая, насколько здесь глубоко. Направив ступни вниз, он задержал дыхание, закрыл глаза и постарался погрузиться как можно глубже, вытягивая над головой руки.
Футах в двух под собой он наткнулся на что-то твердое, однако это был не камень и не песок. При соприкосновении оно чуть сместилось, но только самую малость. Нечто большое и твердое зависло практически неподвижно в толще черной воды.
Акула? Нет. Акулы плавают. Постоянно находятся в движении. Они вынуждены так поступать, потому что в противном случае утонут. А это… Что бы то ни было, оно просто висело в воде, словно прикованное ко дну.
Прежняя паника вернулась с новой силой, и он вынырнул на поверхность, жадно глотая воздух, так, словно пробыл под водой несколько минут. Оказавшись на поверхности, он сразу же начал грести изо всех сил, направляясь к берегу и деревне.
Он как мог далеко выбрасывал руки вперед, а затем отталкивал воду с такой силой, что грудь и плечи поднимались над поверхностью с каждым неистовым гребком.
Наверное, лучше было бы повернуть к скалам. До берега значительно дальше. Он не сможет подтянуться и рывком выбраться на сушу. Ему придется плыть до самого конца, затем мучительно медленно брести многие ярды по воде, едва доходящей до пояса…
Он плыл, сознавая, что теряет силы, что не сможет сохранить эту спринтерскую скорость до самого берега. Если рядом с ним кто-то движется, то делает это гораздо быстрее его. Но с каждым следующим мгновением, проходящим без того, чтобы в него снизу вонзились чьи-то острые зубы, он делал еще один вдох и подавался вперед.
Луна заливала мягким голубовато-белым светом берег, теперь далекий и сюрреалистический. Безмятежный тропический пейзаж перешел в регистр причудливого кошмара. Казалось, что до берега просто невозможно далеко, но тот, к кому он прикоснулся, не набросился на него, не укусил и даже, похоже, не стал его преследовать, поэтому он плыл вперед, теперь уже беспорядочно размахивая руками, полностью растеряв изящество движений. Самообладание он утратил там, в воде, теперь остались только безотчетный ужас и отчаянная жажда жить…
Казалось, минули долгие минуты, но на самом деле прошло лишь несколько секунд, и его ноги наконец коснулись песчаного дна. Он попробовал бежать, но вода была по грудь, и ему пришлось снова двигаться вплавь. Захлестнутый отчаянием, он едва не заплакал. Затем его колено наткнулось на дно, он выпрямился во весь рост и помчался вперед большими прыжками, всякий раз ожидая, что кто-нибудь вцепится ему в пятку. Вот и берег, прикосновение ночного воздуха к телу. Он полностью выбрался из воды и, шатаясь, словно пьяный, побрел по бледному песку, смеясь и радуясь спасению, наконец позволяя себе мысль о том, что, возможно, там на самом деле никого не было, что ему все причудилось. В сознании кишели всевозможные вероятные объяснения: упавший в воду ствол пальмы, корпус затонувшей лодки, сорванный с якоря буек…
Только тут он обернулся. Он сам не смог бы сказать почему, но ему не понравилось ощущение моря за спиной.
И тотчас же понял, в чем дело.
Какое-то мгновение он просто таращился, не в силах поверить своим глазам, а затем, с тупым страхом, смешанным со странным возбуждением, бросился бежать к тростниковым хижинам деревни.
Он был прав. С самого начала. Все это время он был абсолютно прав. Теперь он кричал, давая выход страху и восторгу. Он бежал прочь от берега, взывая к мигающим в темноте светлячками огням деревни. Теперь он сможет рассказать всем правду. Люди увидят ее, и мир переменится.
Он думал об этом, когда добежал до первой бамбуковой хижины, объятый бесконечным ужасом. Эти мысли были у него в голове, когда на это жилище, а вслед за ним и на всю деревню внезапно выплеснулось ослепительно-белое пламя, которое подбросило его и всех спящих жителей высоко в воздух, после чего с не передаваемой словами жестокостью разбросало их во все стороны. Звук пришел полсекунды спустя, раскатистый орудийный выстрел, перешедший в низкий протяжный гул, от которого содрогнулся воздух.
Когда грохот наконец затих, волны, набегающие на берег, перестали кипеть, на почерневший песок и землю, бывшую еще совсем недавно плодородной, снова опустилась тишина, от деревни и всех ее обитателей ничего не осталось.
