Еще в начале декабря, во время боев на подступах к Казачьему кургану, наши саперы под ураганным огнем противника проделывали проходы в минных полях для пропуска танков и пехоты.
Отлично действовали в те дни саперы отделения сержанта Алексея Яковлевича Миненкова. Работая в непосредственной близости от позиций гитлеровцев, воины обезвредили более шестидесяти мин врага и установили сто пятьдесят своих ЯМ-5.
В боях под Казачьим курганом умело командовал взводом лейтенант Алексей Николаевич Курносов. На минном поле, установленном его взводом, во время контратаки гитлеровцев подорвался их головной танк. Остальные машины повернули обратно. Ночью взвод лейтенанта Курносова ставил мины на левом фланге 1313-го стрелкового полка.
Незадолго до рассвета бдительный командир обнаружил разведку противника, направляющуюся к нашим траншеям. Внезапно открыв огонь, саперы уничтожили фашистов.
Перед решительным штурмом Казачьего кургана мы долго думали, как быстрее доставить большое количество противотанковых мин к местам установки. На руках полупудовых противотанковых мин ЯМ-5 много не унесешь. Подвезти на лошадях из-за плотного огня противника тоже практически невозможно. Кто-то тогда предложил перевозить мины на обычных крестьянских розвальнях, прицепив их тросом к танкам. Предложение приняли. Решили изготовить специальные сани с низкой посадкой и легким броневым щитком впереди для прикрытия минера. Однако сразу же встал вопрос: согласятся ли танкисты буксировать сани с грузом в пятьсот-шестьсот килограммов тротила? Ведь одно случайное попадание не только снаряда, а даже крупного осколка могло бы вызвать сильнейший взрыв.
Однако Иван Игнатьевич Якубовский на предложение саперов ответил низким басом:
— Что ж, дело стоящее. Думаю, найдем добровольцев тащить ваши «саночки». Правда, не думал, что моим танкистам придется превратиться в ямщиков. Ладно, ладно, шучу!
Решено было, что во время атаки саперы будут продвигаться вместе с пехотой до тех пор, пока не подойдут к местам установки минных полей на направлениях предполагаемых контратак гитлеровцев. Здесь и отцепят от танков сани с минами.
На рассвете 28 декабря начался бой за Казачий курган. Десять минут грохотала наша артиллерия. Затем последовал залп гвардейских минометов. С командного пункта командира стрелкового полка в бинокль хорошо видно, как стремительно двинулась вперед пехота, поддержанная танками.
Отыскиваю на поле боя тридцатьчетверку с прицепленными санями. Видно, как сапер время от времени соскакивает с саней, деловито осматривает свой опасный груз и снова устраивается в санях за броневым щитком.
Когда танк перевалил через вражескую траншею, сапер открыл огонь из автомата по убегающим фашистам. Он продолжал вести огонь даже тогда, когда танк разворачивал пушку на 180° и стрелял через его голову. Но вот солдат отцепил сани и приступил к минированию. Вскоре к нему подоспела и вся группа саперов.
Тем временем пехотинцы и танкисты полностью овладели Казачьим курганом. Над его вершиной заполыхал красный флаг.
Однако мы знали, что противник не примирится с потерей этой важной высоты, и ждали его контратак. Сразу же после захвата кургана саперный взвод под командованием лейтенанта А. Н. Курносова под огнем противника установил на восточных склонах противотанковое минное поле. При первой же контратаке на нем подорвались два гитлеровских танка Т-3.
Но понесенные потери не остановили противника.
На вершине кургана, взметая снег и комья мерзлой земли, опять начинают рваться вражеские снаряды. Это первый признак приближающейся контратаки.
Вражеский огонь усиливается. Под его прикрытием гитлеровцы бросают в атаку танки. Тяжелые машины, неуклюже переваливаясь на неровностях местности, медленно продвигаются вперед. Гулко застучали противотанковые ружья, ударили пушки. Вражеские танки все ближе и ближе… Вот уже простым глазом видны белые кресты, намалеванные на их броне. За танками мелькают серые фигурки автоматчиков. Неужели они прорвутся к нашим траншеям и будут их утюжить? Неожиданно под головным танком вспыхивает ослепительное пламя, доносится глухой звук взрыва. Вражеская машина окутывается облаком дыма. Почти тотчас же подрывается второй танк. Он развернулся на одной гусенице, а затем задымил, прошитый сразу несколькими пулями ПТР.
Потеряв на минных полях еще два танка, противник отходит. Но на соседнем участке немецким танкам удалось вклиниться в нашу оборону на стыке двух подразделений. Навстречу гитлеровцам бросились саперы из 157-го батальона инженерных заграждений. Командовал ими заместитель командира роты двадцатидвухлетний лейтенант Алексей Иванович Миронов. Действуя в каких-нибудь десятках метров от гусениц вражеских танков, саперы Миронова, не отрывая лунок, ставили мины прямо на грунт и слегка маскировали снегом. Когда на установленном в ходе боя минном поле подорвалось три танка, нервы у гитлеровцев не выдержали. Бронированные чудовища сначала остановились, а потом медленно стали отступать, непрерывно стреляя из пушек и пулеметов. И когда уже было ясно, что враг не пройдет, когда можно было торжествовать победу, осколок вражеского снаряда оборвал жизнь Алеши Миронова…
В последующие два дня гитлеровцы еще шесть раз пытались захватить Казачий курган. Они бросали в атаку до батальона пехоты, поддержанного танками. Все попытки врага отбить высоту окончились провалом.
Командир 173-й стрелковой дивизии полковник В. С. Аскалепов, человек суровый и немногословный, сказал:
— Молодцы саперы! Крепко помогли в закреплении местности и отражении контратак!
* * *
В ходе контрнаступления под Сталинградом наши батальоны действовали на значительном расстоянии от штаба бригады. В этих условиях проводная связь помогала плохо. Вся надежда была на радио. Между тем бригада имела мало радиостанций.
В декабре штаб бригады располагался на окраине поселка Вертячий.
В один из вечеров, когда мы сидели за фронтовым ужином, задрожали стекла нашей мазанки. Выскочивший на улицу ординарец, вернувшись, доложил:
— Танков наших идет видимо-невидимо!
Через несколько минут у мазанки остановился виллис. Молодой, стройный генерал в перепоясанном ремнями полушубке представился:
— Командир 23-го танкового корпуса генерал Пушкин. Не разрешите ли погреться?
Мы, конечно, пригласили генерала и сопровождавших его офицеров к себе, предложили вместе поужинать. Среди спутников Пушкина я узнал капитана Бориса Дворкина, с которым мы учились в академии, правда на разных факультетах. Он слыл отличным радистом, мог заставить работать любую радиоаппаратуру. «Вот бы кого заполучить в бригаду начальником связи!» — подумал я.
Перекинулся парой слов с Дворкиным.
— Кем служишь?
— Да помощником начальника связи корпуса.
— Пойдешь в бригаду начальником?
— Я не возражаю, но ведь не отпустят.
— Ну, это мы попытаемся сделать…
Во время ужина генерал Пушкин попросил у командира бригады несколько канистр с бензином:
— Понимаете, солярки у нас много, а бензина даже для личной машины кот наплакал!
Мгновенно в голове у меня родился дерзкий план. Опережая ответ комбрига, вступаю в разговор.
— Конечно поможем, товарищ генерал. Сейчас дам команду, чтобы налили.
М. Ф. Иоффе недовольно покосился на меня: зачем, мол, эта неуместная щедрость. Ведь с бензином и у нас было туговато. Легонько дотрагиваюсь до руки Михаила Фадеевича и шепчу, что все идет, как надо.
После ужина, когда канистры были укреплены на генеральской машине, а Ефим Григорьевич Пушкин благодарил нас за гостеприимство, я с невинным видом обратился к генералу:
— Товарищ генерал, погибаем без хорошего связиста. Оставьте, пожалуйста, нам капитана Дворкина.
