разглядеть спутников, но он прислушивался к тому, что происходит в самолете.
– Моторы работают отлично! – сказал он. – Пилоты у вас хорошие.
Второй пилот Гад Нешри подошел ко мне, пожал руку и поздравил с успехом. А потом поинтересовался, как обстоит дело с Мартином Борманом и Йозефом Менгеле. Я ответил, что если бы мы могли провести операцию несколькими неделями раньше, то, возможно, поймали бы и Менгеле.
Подошел Дан Авнер и попросил разрешения сообщить членам экипажа, кого они везут. Я просил повременить с этим, пока мы достаточно удалимся от Аргентины. Но Дан снова пришел с этой же просьбой. Я сдался.
Тогда Авнер собрал членов экипажа и сказал:
– На вашу долю выпала редкая честь. Вы участвуете в операции, имеющей историческое значение. Неизвестный, которого мы везем, – Адольф Эйхман!
Известие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Большинству членов экипажа не надо было объяснять, кто такой Эйхман.
Стюард Лео Баркаи подошел к Дану и сказал:
– Спасибо тебе, что ты включил меня в экипаж. Я этого никогда не забуду.
34. Цви Гутман
Цви Гутман был занят в кабине пилотов. Вернувшись в салон, он увидел, что там царит необычайное волнение. Тогда Цви не выдержал, подошел к Дану и напрямик спросил:
– Могу я, наконец, узнать, кто тот человек в темных очках?
Дан удивился и переспросил:
– Ты разве не знаешь? Адольф Эйхман.
Последующие мгновения не запечатлелись в памяти Гутмана. Он узнал от товарищей, что побежал в туалет и там разрыдался. Дан пытался его утешить, но Цви не слышал, что ему говорили.
Он плакал долго, потом ринулся в передний салон, но его удержали. Товарищи просили его успокоиться.
Когда Гутман справился с собой, ему разрешили войти в салон. Первое, что он увидел, – немцу дают сигарету. Цви не выдержал:
– Правильно! Нам в концлагерях тоже давали сигареты!
Эйхман повернул голову в сторону незнакомого голоса, но не мог ничего увидеть сквозь черные очки. Гутман понял, что мешает охране, и вышел.
Он походил по коридору и снова вернулся, сел напротив Эйхмана и не сводил с него глаз. Он смотрел на убийцу, но видел, как наяву, своего младшего брата Цадока. Мальчику было тогда всего шесть лет. Немец- солдат тащит ребенка за собой – шестилетний мальчик не может работать, а потому не нужен. Еврейских детей увозили за город, где расстреливали или душили в автомобилях-душегубках. А убив, сжигали в крематориях.
Цви был старше, он мог работать, и поэтому его оставили в живых. Сколько раз он обманывал смерть? Минимум десять. В первый раз – в дни грандиозной облавы, когда в еврейские дома ворвались «фольксдойче», чтобы отыскать несметные еврейские клады. Он, одиннадцатилетний мальчик, был дома один. Цви знал, что его дядя держит часть товара на чердаке. Но Цви решил лучше умереть, чем выдать дядю. Немец повалил ребенка на пол, пинал, душил. Цви плакал и хрипел, но не сказал ни слова. Увидев, что мальчик потерял сознание, немец сбросил его с лестницы. А он не разбился. Затем в еврейские дома еще дважды врывались солдаты и тащили всех, кто попадался. В первый раз пойманных расстреливали за городом, во второй – грузили в эшелон, уходивший в Треблинку.
Цви и его семья спрятались в тайниках, построенных отцом и дедом. Один тайник был в подвале, второй – за стеной. И они тогда уцелели.
Вскоре немцы создали в городке гетто, неподалеку от синагоги, согнав туда евреев. В гетто провели третью облаву.
На этот раз счастье, казалось, изменило Цви. Когда вся семья спряталась в тайниках, выяснилось, что среди них нет младшего брата. Цви отправился на поиски и уже не смог вернуться в тайник. Он убежал за город, прятался в поле среди кустов табака. Вечером его поймал какой-то человек и передал немцам. У вокзала Цви увидел родственников и примкнул к ним. Евреи стояли в длинной очереди, километра на два. Колонну грузили в товарные вагоны.
Немцев там было немного. Большинство охранников – поляки из местных жителей. В какой-то момент евреи бросились наутек, побежал и Цви с двоюродным братом в пшеничное поле. По бегущим стреляли. Братья весь день прятались и уходили все дальше. К вечеру они добрались до деревни, где жили несколько знакомых крестьян. Мальчики долго не решались постучать к ним. Наконец, поборов страх, вошли в дом, попросили у крестьянина поесть. Он дал им по ломтю хлеба и сказал, чтобы они убирались: он не хочет влипнуть в историю. Но куда они могли пойти? Решили вернуться в город и узнать в синагоге, есть ли здесь еще евреи? К ночи из убежищ вышли несколько уцелевших. В полночь немцы окружили городок и в громкоговорители сообщили, что евреям нечего больше опасаться: акция закончена, можно выходить из тайников.
Цви и его брат вернулись ночью в семейный тайник. Но как долго можно жить в убежище? Отец решил бежать отсюда: кто-нибудь мог выдать немцам оставшихся евреев. Ночью семья выбралась из городка и пришла в дом к одному польскому крестьянину, которому отец Цви еще в начале оккупации отдал свою мебель и вещи. Поляк страшно испугался и просил уйти. Но жена этого человека заступилась за беглецов. Их заперли в сарай. Они вырыли для себя тайник и просидели там до зимы. Но хозяин покупал слишком много хлеба и тем самым выдавал себя. Во всяком случае, так он говорил и требовал чтобы евреи убирались.
Беглецы решили схорониться под стогами. Ночью они вырыли яму и под утро перебрались туда из сарая. Но что-то не понравилось отцу, и он решил проверить надежность человека, укрывшего их. Семья Цви незаметно выбралась из тайника и спряталась на краю лесочка. Вскоре они увидели, как появилась большая толпа крестьян с косами и вилами и напала на убежище. Поляки проткнули вилами стог, а потом подожгли его.
