святой Фома Аквинский был втиснут между «Путеводителем по театрам „Нью-Йорк Таймс“ и „Образами“ Родди Макдауэлла.
— Ваша проблема… имеет отношение к вашей вере, миссис Киттредж? — Священник осторожно зондировал почву.
Больше Энджела не могла сдерживаться. Сдержанность ни к чему не вела.
— Мне нужно кое-что освятить, — выпалила она.
— Освятить?
Она остро взглянула на него.
— Да. Ну, знаете — святой водой, ладаном. Всяким таким. Это же пока еще практикуется, правда? — Тон Энджелы был циничным. Она ничего не могла с собой поделать.
— Конечно. В требнике есть молитвы. — Ответ отца Тэггерта был спокойным, взвешенным. Приводящим в бешенство своей рассудительностью. В определенном отношении отец Тэггерт напоминал Энджеле Шона.
— Молитвы?
— Почти на все случаи жизни. Для школ, библиотек. Радиостанций. Для домен, динамо, пожарных машин, инвалидных колясок…
—
— Называйте, у нас все есть.
— Как насчет камней?
— Угловых?
— Просто камней. — Энджела говорила холодно, уклончиво.
— Уверен, мы что-нибудь найдем. — Теперь отец Тэггерт говорил тоном веселого подвыпившего дядюшки, который ищет по карманам четвертак на мороженое. — А если нет, я думаю, благословение на все случаи жизни где-нибудь да существует.
Присоединившись к ней у полок, он после минутных поисков извлек сине-лиловый томик с рельефным золоченым крестом и принялся листать страницы с алым обрезом.
Энджела напряженно думала, как поставить следующий вопрос. Выход был один: сказать прямо.
— А действует? Освящение, я хочу сказать.
Он осторожно закрыл книгу и моргнул.
— Опять-таки, смотря, кого спросить.
— А по-вашему? — настаивала Энджела, разозленная его уклончивыми ответами. — Что думаете вы?
Отец Тэггерт сдвинул брови.
— Я думаю, оно обладает определенной силой внушения, которой достаточно, чтобы заронить положительные идеи в умы тех, кто слушает, — осторожно сказал он.
— И все?
— Миссис Киттредж, это же всего-навсего слова.
— Но считается, что священники наделены силой, разве не так? — выкрикнула Энджела. — Которая заставляет эти слова действовать.
Отец Тэггерт отошел к столу и осторожно положил синевато-лиловый томик поверх одной из стопок книг.
— Ключи от королевства? — голос отца Тэггерта был негромким, спокойным, даже печальным. Вздох сожаления. — Я склонен думать о данной священнослужителю „силе“ как о метафорическом понятии. Мы уполномочены будить в душе человеческой искру чистоты.
Энджела была потрясена мягкостью ответа.
— А как же чудеса? — спросила она.
— Миссис Киттредж, возникла и развивается целая новая наука, парапсихология…
— Значит, и в чудеса вы тоже не верите? — возбужденно перебила она.
— Мне хочется верить в их возможность.
— А в действенность освящения?
— Разумеется, и в это тоже.
Наконец-то, подумала Энджела. Наконец-то. Она стала смотреть за окно, в скучный садик.
— Если бы я принесла вам то, что нужно освятить, вы сумели бы сделать это? Освятили бы? Смогли бы?
— Если вы думаете, что это вам поможет. — Теперь тон священника был ласковым, примирительным.
— Да, — прошептала она. — О Господи, да.
Отец Тэггерт улыбнулся.
— Ваш предмет транспортабелен?
Энджела показала руками:
— Он вот такой.
Священник сдвинул брови, заглянув в стоящий на столе календарь.
— Скажем, завтра? В два тридцать?
— Здесь?
— За углом. В церкви Святой Марии.
— Я буду.
Отец Тэггерт проводил ее к выходу. По дороге Энджела присмотрелась к фотографиям на стене повнимательнее. Один снимок приковал к себе ее взгляд. Отец Тэггерт, молодой, голый до пояса, в темных лосинах. Он размахивал медными тарелками и улыбался. На заднем плане юнцы в джинсах несли электрогитары.
За плечом Энджелы раздался голос священника, в котором звучала горделивая нотка:
— Моя первая рок-месса. Шестьдесят третий год. Знаете, там был Джек Кеннеди.
Энджела ехала обедать с Черил и всю дорогу до условленного места старалась прогнать опустошавшее душу неверие и ощутить радость от того, что их спасение так близко.
Шон тоже был занят. За то время, что Энджела отсутствовала, он многое успел. В эту минуту он стоял, заглядывая Холлэндеру через плечо, и наблюдал, как пишущая машинка директора печатает маленькими, аккуратными, похожими на типографский шрифт, буковками: „Культовое изображение в форме головы. Кашель, графство Типперери. Около 300 г. до н. э. Пожертвование мистера и миссис Шон Киттредж“.
Мысли Шона, бурля, кружили на одном месте. Память жгла картина: спальня. Энджела, не гася света, застыла в кресле, ни на секунду не отрывая глаз от треклятого камня. Шон не спал, сколько мог, но в конце концов его объял сон. Проснувшись около девяти утра, он не обнаружил ни жены, ни камня. По горевшей на телефоне у кровати лампочке Шон понял, что Энджела звонит из кабинета, и поборол искушение подслушать. Когда она вернулась в спальню, Шон увидел, что она уже одета. Энджела сообщила, что звонила Черил. И что уходит. Куда, она не сказала — сказала только, что, вероятно, не успеет после обеда на телевидение. Пусть Шон позвонит ей и скажет, как прошла встреча и как реагировали телевизионщики — к тому времени она, наверное, уже будет дома. Шон попытался ее урезонить. Просмотр был
Он вздохнул и переступил с ноги на ногу. Холлэндер отодвинул стул от машинки и теперь заносил в гроссбух дату поступления экспоната.
Шон знал, что Энджела всегда была натурой беспокойной. Все те годы, что они провели вместе. Вот почему он никогда полностью не поверял ей свои страхи. Она не справилась бы с ними — не сумела бы справиться. Ей и своих хватало с лихвой. До сих пор они никогда не выводили Энджелу из строя, не уводили за ту грань, куда не было доступа разумным доводам.
Но теперь дело приняло совершенно иной оборот.
Когда прошлой ночью Шон попытался разумно поговорить с женой, она даже
