—
Врач только что окончил медицинский институт. Отправился прямо в Сталинград, исполненный добрых намерений, и нашел здесь суровое учебное поле. Он с сомнением опустился на колени рядом с Портой, а тот разыгрывал больного на грани мучительной смерти.
Толпа расступилась, пропуская генерала и юного лейтенанта в первый ряд. Они посмотрели на чрезмерно переигрывающего Порту.
— Ладно, ладно! — сказал генерал. — Хватит. Сейчас не время для лицедейства.
Порта открыл глаза и обратил их на генерала.
— Водки… — жалобно произнес он.
— Возьми себя в руки, приятель!
Генерал повернулся и ушел. Лейтенант усмехнулся.
— Водки… — стонал Порта, переводя взгляд с одного человека на другого. — Ради бога, водки…
— Оставь Бога в покое! — сказал лейтенант, протягивая фляжку.
Порта алчно схватил ее и лег на спину. Пил он с жадностью, широко раскрыв рот, дно фляжки поднималось.
— Вы спасли мне жизнь. Как отблагодарить вас? Попросить фюрера дать вам медаль? Думаю, вы ее заслужили. Думаю…
— Не заставляй меня краснеть! Только верни оставшуюся водку!
Лейтенант ушел, смеясь, вслед за генералом. Врач с сомнением покачал головой.
— Людей со слабым сердцем нельзя посылать на фронт. Тебя нужно демобилизовать…
Мы окопались в снегу, собираясь провести ночь там на тот случай, если вернется «фокке-вульф». Вдали послышался шум моторов.
— Тяжелые грузовики, — сказал Легионер. — Угнать бы несколько, мы быстро бы оказались дома.
На востоке краснело зарево все еще горевшего Сталинграда. На севере по небу стремительно проносились яркие пятна, раскрашивая его черно-белыми полосами, словно чудовищную зебру.
— Артиллерия, — сказал Хайде.
— Ерунда! — Грегор вызывающе повернулся к нему. — Там никого не осталось, чтобы стрелять из пушек!
Хайде пожал плечами.
— Все-таки это артиллерия. Возможно, стреляют призраки, но если да, у них слишком уж большие орудия… Ладно, хватит спорить, сдавайте карты!
— Лучше бы поспали, — посоветовал проходивший мимо лейтенант.
— Я не могу спать при свете, — сказал Порта и указал большим пальцем на красное зарево.
Лейтенант улыбнулся.
— Что ж, очень жаль, но я не могу погасить для тебя сталинградское пламя…
Мы играли в карты всю ночь. Нас охватил лихорадочный азарт. Поскольку у каждого было при себе лишь несколько монет, мы спокойно проигрывали и выигрывали громадные суммы. Порта заносил их все в черную записную книжку, но что из того, если ты окончил ночь, выиграв небольшое состояние? Окончательный расчет мог никогда не наступить.
— Мы все до него погибнем, — утешающе заметил Легионер, проигравший жалованье за ближайшие пять лет.
Утро мы встретили с покрасневшими глазами и дурным настроением. Порта сел на водительское место «пантеры» и поехал впереди колонны. Все остальные пошли пешком.
— Как далеко, по-твоему, до Германии? — спросил Малыш с уверенностью, что я знаю ответ с точностью до метра.
— Еще очень долгий путь, — досадливо ответил я.
Через час в небе появился обещанный самолет. На сей раз не «фокке-вульф». «Хенкель 111». Мы выпустили несколько ракет и стали терпеливо ждать, когда он окажется над нами. На сей раз петь и плясать мы не могли от усталости; и кое-кто помнил, что в прошлый раз нам сбросили портреты Гитлера и порошок от блох… Но на сей раз нет! На сей раз наши ожидания оправдались. В спускавшихся на парашютах контейнерах находились колбаса, ветчина, хлеб, сардины…
— Собрать их! — рявкнул генерал, перекрывая поднявшийся шум, когда люди стали хватать контейнеры и вскрывать их штыками. — Собрать их! Продукты должны выдаваться порциями! Не ешьте все сразу!
— Здесь сообщение.
Старик протянул генералу записку, обнаруженную в одном из контейнеров.
«В десяти киломертах к северо-западу, на железнодорожной линии Нижне-Чирская — Тормосин большое сосредоточение кавалерии. Следуйте осторожно. Линия Каменский — Сталинград в руках противника. Мосты охраняются танками. Крупные формирования движутся на юго-запад. Калитва занята войсками противника. Мосты без артподдержки непроходимы. Возле Айдара тяжелые бои. Ближайшие позиции противника в пятидесяти километрах к северу от вас».
— Идиоты! — прорычал генерал. — Нам не нужно сообщать, где противник, это мы скоро узнаем сами! Гораздо важнее, черт возьми, где найти наши войска!
Старик смотрел вдаль, где улетающий «хенкель» виднелся точкой среди облаков. Лицо его было сжавшимся, сморщенным, он в отчаянии покачал головой, словно вместе с самолетом исчезали и наши надежды уцелеть.
— Должно быть, наши фамилии уже вычеркнули, — пробормотал он. — И больше не будут о нас беспокоиться.
Генерал сверкнул на него глазами. Взял винтовку на ремень и зашагал вперед, крикнув, чтобы мы следовали за ним. Отступление продолжалось, мы все больше и больше углублялись в замерзшие равнины. Злобный восточный ветер насквозь пронизывал одежду, пронимал до костей, с воем дул во всю мочь, словно пытаясь унести нас. Мы были ненавистными врагами, оккупантами и повсюду чувствовали враждебность.
Внезапно из лощины появилась колонна русских. Порта резко повернул танк влево и остановился за большим снежным холмом, но русские нас увидели. Их крики разнеслись по равнине громко и четко.
— Стой! Иди сюда!
И, набравшись смелости, неожиданно бросились с примкнутыми штыками на нас. Отбившиеся немецкие войска они встречали не каждый день, и, видимо, это их обрадовало. Впереди бежал, размахивая револьвером, офицер.
— Руки вверх! Руки вверх!
— Наглецы, — прорычал Малыш.
Он вскинул винтовку и выстрелил. Безрассудно храбрый офицер упал, ошеломленные солдаты остановились и поглядели на нас с уважением.
— Рассредоточиться!
Мы тут же рассыпались, и через несколько секунд наши пулеметы заставили противника броситься назад. Порта, присев за танком, размеренно стрелял из дальнобойной винтовки разрывными пулями[90]. Одной такой, попавшей в плечо, было достаточно, чтобы оторвать руку.
Русские быстро отступили, но комиссары, видимо, обладавшие дьявольской властью над своими солдатами, послали их обратно.
— Прикрой меня!
Лежавший рядом со мной унтер-офицер поднялся и пошел вперед с огнеметом. Длинный красный язык пламени зазмеился к русским и окутал их морем огня. Увидев это, унтер-офицер радостно засмеялся. Повернулся ко мне, быстро вскинул руку в салюте, озорно улыбнулся и побежал сжигать еще нескольких. Очевидно, ему нравилось это дело. Я его не особенно любил, но люди на войне разные.
Мы численно превосходили противника, поэтому русские в конце концов отошли и стали обсуждать следующий ход. Уже смеркалось, и степь вскоре окутали темнота и тишина.
Генерал Аугсберг лег рядом с нами, губы его от мороза потрескались и кровоточили.
